Искусство жить (с)нами - [23]

В общем-то, этот образ мне безумно по нраву. Но вот только, к сожалению, Я был не Он, не тот, кому было всё равно на мир и на то, думают о нём барышни или нет.

Я сидел за дальним шахматным столиком, потягивал свой кофе и без какого на то интереса разглядывал гостей. Но в мыслях Я ждал, Я вожделел и упивался сладостью момента. Всеми клеточками кожи Я чувствовал на себе внимание тех, кому не безразличен образ одинокого романтика с чашкой крепкого эспрессо. В душе меня терзал интерес, думают ли они обо мне, хотят ли они знать о том, каков Я на самом деле. За моим пустым взглядом скрывалось нетерпение: «Но когда же кто-нибудь из них встанет и присядет за мой столик, невнятно поздоровается и начнёт интересоваться, почему Я сижу один, а не кручусь вместе со всеми возле шахмат».

Я осознаю, что весь мой образ обман. И Я не могу даже представить себе, что бы со мной было, если бы о моих мыслях узнали присутствующие. Я бы умер от позора, прям на месте. Чёртово японское чувство стыда. Но никто из них не знает и, наверное, никогда об этом даже не подумает. Ну и хорошо, пусть будет так.

Плавая в болоте собственных мыслей, Я на мгновение потерял суть происходящего, но чей-то женский голос меня снова вернул на место.

— Здравствуй, Том.

Я обернулся и увидел сидящую за моим шахматным столиком девушку. Это была та самая девушка, с которой Я переспал пару месяцев назад, в ночь своего дня рождения. Пару мгновений Я не мог вспомнить, как её зовут, помнил только, что это было что-то красивое и мне сразу понравилось, вроде имя на «и» или на «р». «Кира», точно, вспомнил.

— Привет, Кира. Как твои дела? — Я расплылся в улыбке. На самом деле, Я был достаточно рад её увидеть.

— Всё вполне сносно. Учусь, гуляю. В Москве жить интересно.

— Согласен.

Кира сильно изменилась. Волосы она постригла под каре, выкрасила некоторые пряди в розовый цвет. Обтягивающие джинсы поменяла на клетчатую юбку как у японских школьниц. В принципе выглядело это всё довольно мило, даже местами возбуждающе, но всё равно, что-то в этом новом образе меня отталкивало. Наверное, юбка, долбаная японская юбка.

— Смотрю, изменила причёску. Тебе идёт.

— Да, спасибо. Захотелось проявить оригинальность. Думала тату набить, но потом решила остановиться на волосах. Дешевле, да и волосы отрасти могут, если не понравятся.

— Система в системе, — тихо сказал Я.

— Что говоришь?

— Да это Я так, не принимай близко. Меняя что-то в себе, желая выделиться из массы, мы попадаем в массу людей, которые, так же как и мы, что-то меняют в себе, желая выделиться, — решил сумничать Я, подделываясь под того романтика в парижском кафе.

— А Я так не думаю. Приобретая внешнюю или внутреннюю оригинальность, мы выделяемся из масс серого населения. Да пусть мы и попадаем тем самым в другие массы, но эти массы уже имеют цвет и… — она начала с ярым рвением доказывать свою абсолютно бестолковую точку зрения, которая меня ну вообще никак не интересовала.

Слушать этот провинциальный бред мне не хотелось. Я машинально сильно зажмурил глаза, желая точно так же зажмурить и свои уши, что бы ничего подобного не слышать. Как жаль, что моё тело не способно на это.

Заметив моё странное поведение, Кира осеклась. Наверно, поняла, что её мнение по этой теме меня не волнует.

— Том, а может в шахматы? Я умею, а ты умеешь?

— Да, давай сыграем.

Играть, если честно, не очень-то хотелось, но согласился как-то машинально. Для меня, в принципе, было естественным, сначала согласится, а потом подумать о том, на что Я подписался.

В шахматы она играла довольно неплохо. Съев в самом начале пару моих пешек, она разбудила во мне реальный интерес к игре, которого Я не испытывал при игре с тем пареньком. Я внимательно следил за игрой, пытаясь уловить все детали происходящего.

На время игры Я почувствовал себя великим стратегом-полководцем, просчитывающим в бою на два-три хода вперёд. Я долго думал, куда передвинуть фигуру при каждом следующем ходе и с нетерпением ждал ответной реакции своего противника. Кире же, вроде как, было на игру всё равно. Она, недолго думая над стратегией, быстро и небрежно шагала вперёд, фигуру за фигурой поедая мою армию. Это меня раздражало. Лимит времени затраченного мною на обдумывание ходов увеличился вдвое, Я не мог проиграть. Наглости Киры же не было границ. Она, без особого интереса к происходящему, свободно рассказывала мне какой-то бред, который Я не хотел слышать. Она рассказывала, что приехала из города Волжского, что в Волгоградской области. Рассказывала о своём брате, о знакомых из общаги, где она сейчас живёт и прочую чепуху, до которой мне не было дела. Как она так может? Как у неё только хватает наглости рассказывать о старухе комендантше и поедать моего слона. Что-то внутри меня начало закипать.

Гневливым характером Я никогда не славился. Напротив, ребёнком Я рос вполне обычным, спокойным. Буйным нравом в среде ровесников Я тоже не отличался. Наоборот, привычнее было проглотить горькую обиду, нежели дать сдачи. Опять же авторитетом во дворе пользоваться мне тоже не приходилось. Любой, кто был хоть немного посильнее или понаглее меня, считал за святую обязанность стукнуть в сушку и обозвать «япошкой» или «косоглазым». Дети часто бывают жестоки. И суровые школьные времена как-то сами собой научили меня подстраиваться под окружающих, улавливать тонкие нити чужих мыслей, цепляться за них и менять свой образ.