Искушение святой троицы - [16]

Он решил, что неестественная протяженность его фантастического обиталища говорит о потустороннем происхождении сооружения, построить которое не решился бы ни один вменяемый архитектор. По всей видимости, коридор мог быть каким-то бункером инопланетян, возможно, построенным с целью заманивать в ловушку человеческие существа и проводить над ними изощренные садистские опыты. Да, скорее всего, так оно и было. Едва Славе пришла в голову эта мысль, как он безоговорочно утвердился в ней, от страха потеряв способность сопротивляться доводам своего испуганного воображения. В инопланетян Слава никогда раньше не верил, считая их суеверием такого же толка, что и Лох-Несское чудовище или Снежный человек. Но место, в котором он находился, было столь исключительно неправдоподобным и одновременно столь несомненно реальным, что оно почти наверняка было плодом инопланетного творчества, потому что иначе его существование нельзя было объяснить никакими логическими причинами. Слава стал озираться кругом, пытаясь углядеть скрытые в стенах камеры, через которые за ним, может быть, сейчас наблюдают отвратительные инопланетные существа зеленого цвета (почему зеленого?) с трубчатыми отростками на головах. Но камер нигде не было видно. 'Ну, конечно, — у Славы в голове метались скользкие, трусливые мысли, — дураки они, что ли. Камеры-то наверняка замаскированные'. Ой, как страшно, проскулил он про себя, покачавшись немного на корточках; слова вырвались из него довольно громко, он думал, что выплеснув свой страх в словах, он почувствует облегчение: стенать от боли все же легче, чем переносить ее молча. Тут же в голову полезли глупейшие фильмы про нашествия инопланетян и похищения людей и вызвали новый неимоверный страх, какую-то до сих не испытанную его разновидность, хотя нервы уже, казалось, натянулись, высохли и совсем отмерли от ужаса. Он с дрожью представил, как скользкое уродливое тело со смрадным дыханием стоит за спиной, протягивая к нему щупальца. Вспомнился жуткий список инопланетных агентов с приложением их погрудных портретов, выполненных с ужасающими физиологическими подробностями: черепа, покрытые струпьями, выпуклые стрекозиные глаза, наросшая на теле чешуйчатая броня, чудовищные стальные когти. Книжку эту притащил Леша, в детстве фанат фантастической макулатуры, купив ее в ближайшем киоске. Ребята пририсовали к каждому портрету непотребные детали и переписали все названия заново, так что через несколько лет, случайно обнаружив секретный список в куче других книг, сваленных под Лешиным столом, лопались от смеха. Можно не сомневаться, что именно за это он сюда и попал. Какой дурак! Слава не выдержал и заплакал, не столько от страха, сколько от непереносимого ощущения своей глупости, за которую ему придется теперь расплачиваться жизнью. Он сидел и тихонько рыдал, вытирая спиной серую холодную стену, и ему чудился слабый шум где-то справа, в отдалении, там, откуда он пришел. Слава знал, что это за шум, мучение, вызванное страхом, доконало его настолько, что им на какую-то секунду овладело желание быстрой и безболезненной смерти. Вне себя, он вскочил на ноги и уставился лихорадочным пронзительным взглядом туда, откуда доносились звуки — это как будто были тихие неуверенные шажки и монотонное ритмичное поскрипывание паркета — и увидел метрах в ста в коридорной глубине маленькую человеческую фигурку, подобно ему, пребывающую в состоянии полнейшего смятения.

У него в голове словно молния вспыхнула, и разом все воспоминания о солнечном летнем дне, таком невероятно далеком, но сразу ставшем как будто стократ более близким и родным, ошеломительным ярким потоком хлынули в его мозг; и огромная радость, так долго прятавшаяся от него в ужасных коридорных катакомбах, обрушилась на Славу так, что от неожиданной слабости он едва не сел обратно на пол. Растерянная фигура Димы выглядела до странности непривычно в длинном сером коридоре и вязалась больше с совсем другой, все еще такой живой реальностью. Слава, забыв обо всем на свете, бросился в сторону друга, громко крича от нервной радости. Дима заметно вздрогнул. Настороженно глядя на Славу, он судорожно вытаскивал что-то из кармана брюк — Слава, за несколько часов одиночества в бесконечном чужом коридоре научившись обостренным чувствам, увидел, что это черный газовый пистолет, который Дима в последнее время почему-то беспрерывно таскал с собой.

— Эй! Не стреляй! — дико кричал Слава, размахивая руками. Голос его перешел в судорожный всхлип. Славе не было страшно, просто он лопался от избытка чувств. — Не стреляй! Это я! Я!

Дима, такой знакомый и близкий, испуганно глядел на орущего Славу и, по всей видимости, точно так же не понимал, что происходит.

— Убери пистолет, дурак! — орал Слава в полный голос, яростно жестикулируя.

Он уже добежал до Димы, но на всякий случай остановился от него на некотором расстоянии и с мольбой поднял обе руки, как Богоматерь Умягчение злых сердец. Дима смотрел на друга с испуганным удивлением, но в его взгляде не было ни отчаяния, ни сумасшествия: может быть, неожиданная смена обстановки не подействовала на него так сильно, как на Славу. Пистолет он по-прежнему держал в руке, но не целился в сторону Славы, а опустил его дулом вниз.