Искры в камине - [33]
– Мне идти надо, правда, Рита…
– Ну вот, попьешь чаю, и тогда я тебя отпущу. Что же я, зря старалась?
Она поставила поднос на журнальный столик, придвинутый к тахте, потом выбежала из комнаты и тут же вернулась, осторожно ступая с носка на пятку, прижимая к животу полную пригоршню конфет. Высыпала их на столик, взяла чашку и уселась напротив меня на ковер, поджав ноги, как все шамаханские царицы и делают. И еще ей так, должно быть, удобнее смотреть исподлобья и улыбаться краешками губ…
– А ты очень похудел за каникулы, – заметила Рита. – У тебя сейчас прямо какое-то аскетическое выражение… Но тебе идет.
«Говори, говори еще, Рита… Хоть что-нибудь говори, мне голос твой запомнить нужно, чтобы в себе его держать долго-долго, вот этот голос, я прежде и не слышал его, в школе он совсем другой…»
– А почему бы тебе не зачесывать волосы вот так… Ой, ты знаешь, так тебе гораздо больше к лицу!.. Хочешь, я зеркало принесу?
– Нет, нет, не нужно…
«И еще это прикосновение запомнить… Эту теплую, сухую ладонь, узкую и нежную… Запомнить, потому что больше ты никогда не дотронешься до меня, не погладишь по голове…»
– Нравится тебе чай?
– Лучше не бывает…
– Ну, слава богу! Одни комплимент удалось выудить.
– Ты любишь, чтобы тебя хвалили?
– А ты разве нет?
«А за что меня можно было бы похвалить, милая Рита… Я ведь знаю себя, вижу сам – не за что. Может быть, это моя беда, но я выучился смотреть на себя со стороны и отказаться от этого уже не в силах… Это – счастье, вот так сидеть с тобой, только с тобой, пить чай, просто беседовать, видеть тебя, лицо твое, волосы твои сказочные, тяжелые, каштановые, золотую тесьму, что их стягивает, этот веселый оранжевый апельсин у тебя на майке, на который и глядеть-то неловко, и в то же время глаза трудно отвести… Дышать воздухом этой комнаты – счастье… Но я не заслуживаю, не имею права… Не заслужил я и глотка вот этого остывшего чая и не имею права, как Горшок, подарить тебе цветы… если бы я хоть что-то мог тебе дать! Если бы меня хоть покалечили из-за тебя! Но я сбежал в окно… А не смылся бы тогда, принял все, что мне грозило, – не от Горшка, от себя принес бы… не гвоздики Рита, не казенные гвоздики… Но и только. Когда я понял, что… люблю тебя… я тут же понял, что никогда не посмею в этом тебе признаться. Потому что заранее известно, что я – не тот, кто тебе нужен, а раз так… Понимаешь, мне легче отказаться, чем перенести твой отказ, а я в нем не сомневаюсь, мне смешно рассчитывать на другое, мне, такому, какой я есть… Ведь если я тебе хоть капельку интересен, так это потому, что я закрыт, и не знаешь ты, что мне совершенно нечего тебе дать, у меня мало что есть, и то – слишком серо, убого и примитивно, а ты… Просто ты человек добрый…»
– Ну мне пора! – поднялся я бодро с тахты. – Спасибо за угощение, все было очень…
– Ну почему ты так торопишься? Ведь еще рано…
– Я ведь сразу сказал тебе, меня во дворе ждет… один человек. Это он, кстати, и цветы просил тебе передать… Так что пойду я…
«Все, Рита, хватит! А то ведь чем дольше я сижу здесь, тем труднее мне с тобой распрощаться. Да и тебе завтра предстоит выслушать обо мне такое, что… Кто же первым тебе поведает мою починкинскую одиссею? Впрочем, какая разница… Ну прощай, Рита…»
– Как глупо… – сказала она. – И довольно пошло…
Я быстро вышел в прихожую и начал одеваться.
– Рита! Открой мне, пожалуйста, дверь!
Она появилась с цветами в руках, бледная, сунула мне букет и, не глядя в глаза, поджимая губы, произнесла каким-то усталым голосом:
– Передай тому, кто тебя прислал… Извини, чуть не вырвалось – у кого ты на побегушках… Передай, что я от таинственных незнакомцев ничего не принимаю.
– Ну, Юрец! Тебя только за смертью посылать! Чего ты там валандался?
– Так получилось…
– Ну как, все нормально? Взяла?
– А куда она денется… Роскошные такие цветы, да еще от тебя!
– А ты что, сказал ей…
– Да нет, нет, – успокоил я его, а может, наоборот – огорчил. – Пока что ты для нее – таинственный незнакомец. Что-то вроде графа Монте-Кристо…
– Да? – обрадовался Горшок. – Ну, а как она вообще…
– Это уж ты сам у нее узнаешь. Это уж вы, ребята, давайте без меня… Ну пока?
– Пока! Спасибо, Юрец! Ты настоящий друг, я тебе этого не забуду!
– Ты лучше вот что, Витя… Ты береги ее. Понял?
– Чего беречь?
– Не чего, а кого. Риту береги, Завьялову…
– Не понял… – открыл он рот. – Как это? Как беречь-то?
– А никак! Просто береги, и все! – крикнул я, не сдержавшись, испортив душещипательную сцену. – Ну давай топай домой, а то еще нос застудишь…
Должно быть, я здорово его огорошил. И предки Завьяловой тоже, наверное, будут огорошены, когда увидят на коврике под своей дверью рассыпанные гвоздики…
Крепкий чай, вот это как раз то, что сейчас нужно. Нахлебаться так, чтобы не спать как можно дольше, чтобы завтра целый день ходить полусонным… Тогда проще будет все перенести: и классного руководителя, и директора школы, все эти проработки, пропесочивания… Можно будет вяло пропускать все из одного уха в другое и не особенно нервничать…
Мама с отцом смотрят вместе кинокомедию по телику. Они сблизились за эти дни… Это из-за моей болезни, вспомнили время былое… Господи, да ради этого я готов годами валяться с температурой… Пусть даже меня парализует… Почему вот только не понимают они друг друга, когда жизнь идет ровно, когда не о чем беспокоиться? Странные люди…
