Искандер-наме - [27]

Но копье в убегавшего всадника следом

Тотчас бросил гилянец, привыкший к победам.

И копье, пронизавшее спину, гляди:

На четыре ладони прошло из груди!

Но коня задержать оно все ж не сумело:

Конь доставил на место пробитое тело.

И столпились над телом эйлакцы: оно

Словно распято было. И было дано

Всем взиравшим увидеть, что змей из Гиляна

Распинает могучих враждебного стана.

Опустились поводья. Ни рус, ни буртас

Не спешили на бой. Весь их пламень угас.

И когда истомились войска ожиданьем,

Новый выступил рус. И, согласно преданьям,

Был сродни он Кинталу и звался Купал.

Зериванд перед ним тотчас грозно предстал.

Тяжко бились бойцы и звенели мечами,

И скрестились мечи огневыми лучами,

Но умелый гилянец, исполненный сил,

Все же голову вражью булатом скосил.

Так рубил Зериванд всех врагов несчастливых:

Скоро семьдесят русов легло горделивых.

Взор отважных бойцов нерешительным стал,

И на грозного льва рассердился Кинтал.

Шлем надел кипарис, застегнул он кольчугу,

И с мечом он к коню — к неизменному другу —

Поспешил и вскочил на него, как дракон,

И коня вскачь направил на недруга он.

И узрел Зериванд облик руса могучий.

И взревел он гремящею бурною тучей.

Два индийских мгновенно скрестились меча.

Эта схватка, как полдень, была горяча.

То гилянец был точкой, а битвенный лугом

Поскакавший соперник — стремительным кругом,

То Кинтал скакуна останавливал. Жар

Двух воителей рос. Лют был каждый удар.

Но друг друга сразить все ж им не было мочи.

С часа третьей молитвы сражались до ночи,

И настал должный срок. Царь могучий — Кинтал

Поднял меч, и гилянец сверкающий пал.

Был он сброшен Кинталом с седла золотого.

Больше не было льва дерзновенного, злого.

И был счастлив Кинтал завершением дня,

И к своим он погнал вороного коня.

Но не мог Искендер не изведать кручины:

Станет верный царевич добычею глины!

И сказал он о теле ушедшего в тьму,

Чтобы должный почет был оказан ему.

ДУВАЛ БРОСАЕТСЯ В БОЙ

Жаркий тюрк иль султан, озаряющий дол,

Из Китайского моря на горы взошел,

И войска, в жажде вражьего смертного стона,

Что гора Бисутун, свои взвили знамена.

Туча в громах росла. Из обоих лесов

Каждый лев был на битву метнуться готов.

И как будто бы рев раздался крокодила,

И опять рдяной кровью земля забродила.

И с мечом и с колчаном, как слон боевой,

Появился румиец; взмахнул булавой,

Бросил клич, — отзовутся ль во вражеском стане,

Встал пред витязем рус в своем желтом кафтане.

Булавой размахнулся румийский боец,

И пришел его недругу быстрый конец.

И второй его враг стал добычею праха.

Всех врагов поражал с одного он размаха.

И алан прискакал. Он звался Ферендже.

Чтил Он жбан, чтил он кровь на булатном ноже,

И, держа на плече свою палицу, разом

Он смущал всех бойцов, похищал он их разум.

Вскинул палицу рус, многомощен, угрюм,

Вскинул палицу воин, являющий Рум.

Словно дверь отомкнула железные створы,

И меж створ бились воины, яростны, скоры.

И когда неусталый постиг Ферендже,

Что стоит его враг на предсмертной меже,

Он смертельной своею взмахнул булавою,

И румиец на землю упал головою.

И алан, окровавив румийца чело,

Ввысь чело свое поднял. Изведавший зло

Многих лютых боев, битвы знающий дело,

Грозный витязь Армении, быстро и смело

Поражавший врагов, — тот, что был во главе

Всех армянских бойцов, достославный Шарве,

Меч свой быстрый взнеся, что с двумя остриями,

Меч, прославленный многими злыми боями,

На алана погнал своего скакуна.

Из меча брызжет молния. Злобна она.

Понял рус: этот меч бьет и быстро и точно, —

И свой щит укрепил у предплечия прочно.

Но ударил Шарве, и вспорхнула, спеша

Из разломанной клетки, алана душа.

Но исуец-силач, страшный в гневе великом,

На Шарве тотчас бросился с пламенным ликом.

Много смелых ударов явить он сумел,

Но напрасно он был и находчив и смел!

Он пред сильным врагом поднял голову даром:

Эту голову враг сбросил быстрым ударом.

Появился подобный упавшей скале

Витязь русов — Джерем; стало тяжко земле.

Из железа и бронзы, покрытый резьбою,

На Джереме был шлем, призывающий к бою.

Был в кафтане он шелковом, плотном, тугом,

Блеск сверкающей ртути бросавшем кругом.

Этот лев, к вражьей крови безудержно жадный,

Налетел на Шарве, словно мир беспощадный,

Поднял руку, взмахнул он во всю ее ширь,—

И на землю армянский упал богатырь.

И Джерем на Шарве — где нашлась бы защита? —

Боевого коня вмиг направил копыта.

И холодною злостью, бросающей в дрожь

Уничтожил он многих румийских вельмож.

И увидел Дувал, что свиреп этот воин,

Отрубатель голов, что он смерти достоин,

И убранство военное, быстрый и злой,

Он велел себе дать, чтобы ринуться в бой.

Скрыл он голову шлемом, что, дивно блистая,

Был прекрасным булатным твореньем Китая.

Взял он меч закаленный, обильный колчан,

Словно кудри кумира, в извивах, аркан,

И, коня облачивши в железные брони,

Устремился он в бой за победой в погоне.

Так сиял он лицом, к жаркой битве летя,

Будто это из школы спешило дитя.

И Джерем, увидав, как сияет он ликом,

Свое сердце увидел в смятенье великом.

Но кому для возврата не видится врат,

Тот с погибелью сдружится, рад иль не рад.

Он коня своего закружил вкруг Дувала,

И душа его к хитрым уловкам взывала.

И в игре они множество бросили слов,

Лишь на доброе слово был брошен покров.