Искандер-наме - [29]

«С сердцем львиным, как видно, сей огненный лев».

И, задумавшись, молвил затем Повелитель:

«Кто ж он был, этот скрытый железом воитель?

Если б смог я узреть этот спрятанный лик,

Мною спрятанный клад перед ним бы возник.

За народ в его длани я вижу поруку,

И мою своей силой усилил он руку.

Чем подобному льву я сумею воздать?

Да сияет над смелым небес благодать!»

ВТОРОЕ ПОЯВЛЕНИЕ НЕИЗВЕСТНОГО ВСАДНИКА

Снова свод бирюзовый меж каменных скал

Вырыл яхонтов россыпь я свет разыскал.

И алан в поле выехал; биться умея,

Не коня оседлал он для боя, а змея.

Даже семьдесят сильных, воскликнув «увы»,

Приподнять не сумели б его булавы.

Он бойцов призывал. Не прибегнув к усилью,

Он всех недругов делал развеянной пылью.

Хаверанцев, иранцев, румийцев на бой

Вызывая, он стал их смертельной судьбой.

Но вчерашний боец, с ликом, скрытым от взгляда,

Вновь на русов помчался из крайнего ряда.

Натянул тетиву он из кожи сырой,

И кольцо злого лука он тронул стрелой.

Не напрасно стрелу он достал из колчана:

Этой первой стрелой уложил он алана.

Распростерся алан, как индийский снаряд,

Со стрелою внутри… Засверкал чей-то взгляд, —

То с глазами кошачьими, брови нахмуря,

Новый рус мчался в бой, словно черная буря.

Изучил он все ходы всех воинских сил

И заплат на доспехи немало нашил.

И взыграл он мечом, словно молния в грозы,

Он в железе был весь, он был полон угрозы.

Он, уверенный в том, что не выдержит враг,

На коня вороного набросил чепрак.

Хоть он твердой душой был пригоден к победам,

Но войны страшный жар не был смелому ведом:

Ведь бойца ремесло изучал он в тиши

И не знал еще яростной вражьей души.

И дракон, пожелавший зажать его в пасти,

Разгадал, — у него этот воин во власти:

Больше нужного блещет оружья на нем,

И чепрак да броня лучше мужа с конем.

И сразил смельчака он ударом суровым,

И покров дорогой скрыл он смерти покровом.

Новый рус, препоясавшись, бросился в бой,

Но и он породнился с такой же судьбой.

Третий ринулся враг, но все так же без прока:

Пал он тотчас от львиного злого наскока.

Каждой новой стрелой, что слетала с кольца,

Дивный воин на землю бросал удальца.

Все могли его навык в борении взвесить:

Десять стрел опрокинуло всадников десять,

И опять незаметно для чьих-либо глаз

Он исчез в румском стане. И несколько раз

В громыхавших боях, возникавших с рассветом,

Он являлся, и все говорили об этом.

Скоро враг ни один, как бы ни был он смел,

Гнать коня своего на него не хотел.

От меча, что пред ними носился, блистая,

Исчезали они, словно облако тая,

И, не думая больше о бое прямом,

К ухищренью прибегли, раскинув умом.

РУСЫ ВЫПУСКАЮТ В БОЙ НЕВЕДОМОЕ СУЩЕСТВО

И жемчужины снова вознес небосвод

Из глубокого мрака полуночных вод.

Вновь был отдан простор и войскам и знаменам,

И опять все наполнилось воплем и стоном.

И над сонмищем русов с обоих концов

Подымался неистовый звон бубенцов.

И меж русов, где каждый был блещущий витязь,

Из их ярких рядов вышел к бою — дивитесь! —

Некто в шубе потрепанной. Он выходил

Из их моря, как страшный, большой крокодил.

Был он пешим, но враг его каждый охотней

Повстречался бы в схватке со всадников сотней.

И когда бушевал в нем свирепый огонь,

Размягчал он алмазы, сжимая ладонь,

В нем пылала душа, крови вражеской рада.

Он пришел, как ифрит, из преддверия ада.

Он был за ногу цепью привязан; она

Многовесна была, и крепка, и длинна.

И на этой цепи, ее преданный звеньям,

Он все поле мгновенно наполнил смятеньем.

По разрытой земле тяжело он сновал,

Каждым шагом в земле темный делал провал.

Шел он с палкой железной, большой, крючковатой.

Мог он горы свалить этой палкой подъятой.

И орудьем своим подцеплял он мужей,

И, рыча, между пальцами мял он мужей.

Так был груб он и крепок, что стала похожа

На деревьев кору его твердая кожа.

И не мог он в бою, как все прочие, лечь:

Нет, не брал его кожи сверкающий меч.

Вот кто вышел на бой! Мест неведомых житель!

Серафимов беда! Всех людей истребитель!

Загребал он воителей, что мурашей,

И немало свернул подвернувшихся шей.

Рвал он головы, ноги, — привычнее дела,

Знать, не ведал, а в этом достиг он предела.

И цепного вояки крутая рука

Многим воинам шаха сломала бока.

Вот из царского стана, могучий, проворный,

Гордо выехал витязь для схватки упорной.

Он хотел, чтоб его вся прославила рать,

Он хотел перед всеми с огнем поиграть.

Но мгновенье прошло, и клюка крокодила

Зацепила его и на смерть осудила.

Новый знатный помчался, и той же клюкой

Насметрь был он сражен. Свой нашел он покой.

Так вельмож пятьдесят, мчась равниною ратной,

Полегли, не помчались дорогой обратной.

Столько храбрых румийцев нашло свой конец,

Что не стало в их стане отважных сердец.

Мудрецы удивлялись: не зверь он… а кто же?

С человеком обычным не схож он ведь тоже.

И когда на лазурь грозно крикнула ночь

И сраженное солнце отпрянуло прочь,

Растревоженный тем, кто страшней Аримана,

Царь беседовал тайно с вельможами стана:

«Это злое исчадье, откуда оно?

Человеку прикончить его не дано.

Он идет без меча; он прикрылся лишь мехом,

Но разит всех мужей, что укрыты доспехом.

Если он и рожден человеком на свет,

Все ж — не в этой земле обитаемой, нет!

Это дикий, из мест, чья безвестна природа.

Хоть с людьми он и схож, не людского он рода».