Иштар Восходящая - [36]

Трубадуры противостояли главенствующему в то время в Европе идиотскому аскетизму и вере в то, что тело есть зло…

На первый взгляд чувства кажутся сенсорами, улавливающими окружающую обстановку на несколько ярдов вокруг тела… в нормальных условиях человек способен настраивать свои чувства, когда ему не нужно бороться за выживание и противостоять суровым погодным условиям, как это происходило с северными народами…

Со временем чувствительность его солнечного сплетения снижается. Однако все это не имеет ничего общего с табу или любого рода фанатизмом. И это больше чем простой культ атлетизма в духе mens sana in corpore sana. Представление о теле как об идеальном инструменте для развития интеллекта в это время начинает преобладать…

По всей видимости, мы утеряли тот сияющий мир, в котором одна идея пронизывает другую, мир волнующихся энергий… магнетизмов, принимающих формы на границах видимого, субстанцию дантовского Рая, стекло под водой, формы, что кажется своим зеркальным отражением, чьи реальности ощутимы чувствами, нетронутыми двумя недугами: иудейским и индийским, крайностями и фанатизмом Савонаролы…[15]

Джон Донн, чья романтическая поэзия оказала на последующие поколения почти сравнимое с шекспировским влияние, работал в Оксфорде в то время, когда Джордано Бруно читал там лекции и, вполне возможно, перенял что-то из его идей. Давно известно, что поэмы Донна содержат множество различных интерпретаций, скрытых насмешек и тайного символизма, однако незамеченными остались кое-какие ложные улики, которые герметисты вроде Бруно разбрасывали для Священной Инквизиции, стремясь скрыть свои подлинные сексуальные доктрины. В этой связи, поэма Донна Экстаз выглядит примечательно как произведение, почти не понятое многомудрыми комментаторами. Я привожу ниже ключевые строфы, курсивом выделены особенно важные слова:

Там, где фиалке под главу

Распухший берег лег подушкой,

У тихой речки наяву

Дремали мы одни друг с дружкой.

Ее рука с моей сплелась,

Весенней склеена смолою;

И, отразясь, лучи из глаз

По два свились двойной струною.

Мы были с ней едины рук

Взаимосоприкосновеньем;

И все, что виделось вокруг

Казалось нашим продолженьем.

Как между равных армий рок

Победное колеблет знамя,

Так, плотский преступив порог,

Качались души между нами.

Пока они к согласью шли

От нежного междоусобья,

Тела застыли, где легли,

Как бессловесные надгробья…

(Пер. А. Сергеева)

Все это в целом можно описать как «платоническую любовь», хотя на самом деле оно не имеет с ней ничего общего. Читатели, незнакомые с суфийско-тантрической традицией Тибета, Индии и Ближнего Востока и ее передачей через алхимиков, тамплиеров и иллюминатов, решат, что, если Донн со своей женщиной просто «сидели» рядом, то у них, следовательно, никакого сексуального контакта и быть не могло. Я бы посоветовал им обратиться к тибетским изображениям позиции ябьюм — сидение на коленях партнера в позиции двойного лотоса считается одним из базовых положений в сексуальной йоге. Согласно некоторым авторам, для этого существуют определенные психоневрологические причины — якобы эта поза переводит сексуальную энергию из центральной нервной системы в вегетативную, но с точки зрения Фрейда, мужчине здесь отводится исключительно пассивная роль, как у грудного младенца и поэтому она представляет собой орализацию половых объятий. Без сомнения, целью этого акта является возвращение к мистическому «океаническому опыту». В некоторых традициях, инспирированных гностическими идеями, пара при этом смотрит друг другу в глаза; вспомним «и все, что виделось вокруг / Казалось нашим продолженьем». Этот метод был также одним из средств контроля рождаемости, позволяя мужчине достигать оргазма без эякуляции. Использовался такой способ вместо контрацепции в одной анархо-коммунистической общине Библейских Перфекционистов, которая существовала в 1840-1870-х годах на севере штата Нью-Йорк. Современные тантрические учителя советуют практикующим имитировать положение знаменитых статуй в Черном Храме близ Бенареса — точнее, одной из них, изображающей эротическую сцену, и попытаться достичь такой же неподвижности; см. у Донна «Тела застыли, где легли, / Как бессловесные надгробья». Такая позиция может, как и любые другие сексуальные игры, длиться сколь угодно долго, к примеру, Баба Рам Дасс, будучи под влиянием ЛСД, мог находиться в ней часами, окутанный чарами сексуального экстаза.

Что касается фразы Донна о душах, оставляющих тело — что ж, спросите об этом любого практикующего тантрическое искусство, и вы услышите еще более удивительные вещи. Замечание д-ра Берглера о том, что младенец ощущает материнскую грудь как часть своего собственного тела, покажется по сравнению с ними не таким уж странным.[16]

Любопытно то, что эту поэму всегда ошибочно считали чисто платонической по духу. Остальная поэзия Донна этого периода откровенно непристойна[17] и даже Экстаз он завершает такими словами, отбрасывая традиционную духовную близость:

В душе любовь-иероглиф,

А в теле — книга для прочтенья. (курсив мой)

Некоторые читатели, видящие здесь очевидное свидетельство тайных сексуальных традиций, начало которым в Европе положили тамплиеры, могут добавить, что поза двойного лотоса в этих традициях была очень важна. Донн до конца не раскрывает всего, его современник, алхимик Томас Воган, тоже лишь намекает на эту тайну в своей работе