Иштар Восходящая - [38]

Почти у каждого поэта есть своя Муза, идея же эта была заимствована в раннем европейском средневековье из суфийских источников в Персии и Арабском Востоке.

Поэзия и магия базируются на вере в то, что мысль, идея способна создавать свою собственную реальность — сэр Джеймс Фрэзер в Золотой ветви назвал эту теорию «всемогуществом мысли». Фрейд, в комментариях к антропологическим изысканиям Фрэзера в Тотеме и Табу доводит эту цепочку до власти ребенка, громкими криками выражающим свое желание, чтобы заставить исчезнувшую мать таинственно появиться в очередной раз и предложить изобильную грудь. Не случайно во многих поэмах, начиная от Одиссеи и до Поминок по Финнегану Джойса, содержатся магические «заклинания», призывающие богиню возникнуть вновь.

Теперь мы видим, что знаменитый подвиг Гийома Аквитанского, отца Элеоноры, который осмелился выстроить в своих владениях что-то вроде личного гарема или борделя, выглядящего внешне точь-в-точь как монастырь, был не просто шуткой. То, что сейчас называется «монастырем», при матриархате было местом иерогамии, сакральной проституции и сексуальной магии; возможно, что Гийом сознательно пытался возродить эти течения. И когда Элеонора прокатилась по Иерусалиму с обнаженной грудью, это было не только обращением к высшим силам. Во многих инициатических школах существовало традиционное требование совершить некий публичный акт, имевший глубокое магическое значение и отделявший инициируемого от той массы покорных рабов, что подчиняются существующей системе. Выставляя на обозрение всей Святой Земле, средоточию главных патриархальных религий — иудаизма, христианства и ислама — символ матриархальных ценностей, Элеонора демонстрировала верность древней богине-матери и призывала образ ее возродиться.

Если так, то ей это отчасти удалось … и удается до сих пор.

Запрет на обнажение груди вообще достаточно странный, если рассматривать грудь как аналогичное средство привлечения внимания у животных. Никто еще никогда не слышал о павлинах, которые стыдятся своего роскошного хвоста, золотой рыбке, которая прячет огненно-желтый блеск своей чешуи, львицах, брезгующих своей брутальной красотой. Только современная женщина (если только она не профессиональная топлесс-танцовщица), по-прежнему еще во власти тех процессов, которые в 1930-х годах описал психолог Джон Флюгель:

Женщина, к примеру, может удержаться от танца в сильно декольтированном платье по нескольким причинам: а) она одновременно и страстно желает получить наслаждение, чувствуя и видя свою обнаженную грудь, и чувствует смущение и стыд перед собой за то, что вообще позволяет себе думать об этом. Здесь, таким образом, сталкиваются два импульса — скромность и желание. б) она не испытывает тех угрызений совести, о которых я упомянул, и свободно любуется своим отражением в зеркале, хотя еще побаивается вызвать чрезмерное сексуальное желание у предполагаемых партнеров; в этом случае скромность опять же соперничает с желанием, но теперь речь идет не о своих чувствах, а об ощущениях других людей. в) надевая платье, она тут же преодолевает ощущение гадливости от своего собственного тела… Скромность здесь противостоит чувству отвращения, которое женщина сама в себе взращивает и лелеет… г) Так как ей самой доставит удовольствие платье с низким вырезом, она размышляет о том шоке, который произведет ее внешний вид на некоторых знакомых пуританского нрава … Тут скромность опять же борется с ощущением омерзения… но уже не своим, а своих знакомых.[19]

А всему этому противостоит естественное и древнее как мир желание выглядеть привлекательно и модно.

Хуже того, если женщина еще и замужем, так как она должна будет ко всему прочему учитывать и желания своего мужа. Муж, например, может захотеть, чтобы она оделась очень смело, если он относительно свободен от нервозной ревности и/или разделяет теорию «престижного потребления» Торстейна Веблена. Демонстрация его женой своих прелестей — это четкий знак ее мужа другим мужчинам, какой приз он сумел заполучить. С другой стороны, он может и испугаться конкуренции. Судя по тому, что арабские женщины всегда затянуты в одежду буквально до самых глаз, арабские мужчины определенно опасаются такого варианта. Вдобавок к этим возможным реакциям, дело осложняется «нравственной» брезгливостью либо ее отсутствием, только в этот раз уже у него. Вопрос, в конце концов, сводится к тому, была ли в настроении леди этой ночью, чтобы ублажить своего супруга или она просто его раздражает…

Ну и, дочитав весь этот бред, мадам спокойно может остановиться и прочесть последнее постановление Верховного Суда, прежде чем выносить окончательный приговор. Восемь почтенных мужчин и одна женщина, которых она ни разу в жизни своей не видела, соберутся в тесной комнатке и объявят, сколько дюймов ее тела в этом году являются приличными и благопристойными, а сколько дьявольскими и бесстыдными. Тут мы, подобно Флигелю, можем лишь заключить, что отношение к одежде и телу сейчас всецело во власти иррациональной логики.

Или, как сказал Марк Твен: «Мужчина глуп, а женщина, терпимая к этому, глупа вдвойне».