Исцеление прощением - [7]

— Куча не куча, но сумма немаленькая. Место-то у нас какое, вспомни! И лес, и река. Деньги теперь вкладывают не только в постройки, но и в место под солнцем! Уж как жалко-то мне было дом продавать, я ведь девчонкой там каждое лето… — В голосе у матери зазвучали слезы, но она быстро справилась с собой. — Ладно, дело сделано. Нам с тобой ремонтом заниматься не под силу, да и жить надо в деревенском доме, он без людей хиреет. Зимой топить там кому? А для отдыха мы можем дачу снимать недорого, если уж очень захочется.

Мать рассуждала здраво, и Полина в который раз подивилась ее решительности и самостоятельности в суждениях и поступках. Она даже подумать боялась о том, что было бы, если бы мать была слабой и робкой женщиной, каких она знает немало. Особенно в той ситуации, в которой сегодня оказалась она, Полина. Сидели бы, как две Алёнушки над прудом с картины Васнецова. Она представила себе их обеих в одинаковых сарафанчиках и с косами, переброшенными через плечо, и заулыбалась умильности картины. Нет уж, картинку мы будем другую рисовать. Например, «Взятие снежного городка» или «Свободу на баррикадах». Впрочем, со «Свободой на баррикадах» она дала маху. Пусть будет «Взятие снежного городка».

— … что так вышло с твоей работой. Но ты не расстраивайся, мы обязательно что-нибудь придумаем. Найдем тебе другое место, где к тебе будут относиться так, как ты этого заслуживаешь, — дошли вдруг до ее сознания слова матери. Ну вот, что и требовалось доказать. Это уже первые мазки нового полотна ее жизни. И вполне оптимистические.

— Кто же меня теперь возьмет на работу, после всей этой истории? — чисто логически возразила она, сама не очень веря в то, что так оно и будет.

Они сидели на широком диване, Татьяна Андреевна опершись на валик, Полина — поджав под себя ноги, как в детстве.

— Старайся не думать об этом. Лучше давай сейчас поедем за город, давно мы с тобой нигде не были вместе. Ну же, собирайся! — И Татьяна Андреевна ласково провела рукой по волосам дочери и заглянула ей в лицо.

Мама была ее лучшим советчиком. И в трудную минуту они всегда друг друга поддерживали. Господи, как же хорошо, что у нее сейчас есть на кого опереться! Полина потерлась щекой о материнскую руку. На секунду закрыла глаза. Ей вспомнилось, как мама читала ей книжки, когда она еще не умела сама. Она даже помнит картинки, и где какая страница помята. Как же давно это было, а как будто вчера.

— Мам, а почитай мне? — неожиданно попросила Полина. Они и сейчас иногда, редко, правда, любили вот такие вечера, когда ни та, ни другая никуда не торопились. Любили прочитать друг другу пару-тройку страниц из того, что нравилось обеим или из чего-то нового. А потом понравившимися фразами разговаривали. Это была для обеих самая увлекательная игра, это был только их язык, часто непонятный непосвященному, потому что кроме всем известной «шаркающей кавалерийской походки» героя булгаковского «Мастера и Маргариты» и упоминания «плаща с кровавым подбоем» с его плеча в их диалогах фигурировали колоритные реплики персонажей малоизвестных произведений.

Татьяна Андреевна встала, достала с полки «Динку» Асеевой. Эту книжку они любили обе, и мать, и дочь. С обложки на них смотрела маленькая босоногая девчушка в светлом платье в горошек.

Когда в комнате стало смеркаться, Татьяна Андреевна замолчала. По ровному дыханию дочери она поняла, что та заснула. И была этому рада. Пусть поспит. Потом они что-нибудь придумают. А силы приходят во сне. Пусть они никуда не съездили сегодня, это можно будет сделать завтра. Впереди у них много дней для того, чтобы побыть вместе.

Проспала Полина недолго, но этого ей хватило, чтобы немного отстраниться от утренних событий. Теперь она могла рассуждать несколько более отвлеченно, но легче ей от этого не становилось.

На душе по-прежнему было непонятно. Должно было бы быть скверно, но было в то же время и хорошо. Женское чутье ей подсказывало, что она огорошила сегодня Холмогорова. И не тем, что якобы сломала томограф… Он так на нее посмотрел… Как будто увидел впервые. Но огорошить еще не значит вызвать серьезные чувства. А то, что она его давно и безнадежно любит, ей стало, увы, понятно далеко не сегодня, хотела ли она себе в этом признаться или нет. И что теперь ей делать? Она даже не узнает о его чувствах — на расстоянии! А ей хотелось прийти и снова поймать на себе такой же взгляд. Полина продолжала лежать с закрытыми глазами и вспоминать свое утреннее состояние беспричинной радости и парения.

И как потом она полетела с трамплина. И как ухнула вниз… И вот она лежит сейчас, заботливо прикрытая легким пледом, доктор Бережкова, уволенная любимым человеком с работы за халатность. И не просто любимым, а боготворимым ею за его профессиональные качества. Учителем. Который сегодня посмотрел на нее вовсе не как учитель смотрит на ученицу. А как прозревший слепец на луч солнца. Сейчас, с закрытыми глазами, словно спрятавшись от себя самой, она могла в этом признаться. И это наполняло ее неземной радостью. И приводило к ощущению тупика. Что же теперь? Как быть дальше? Это все, что ей уготовано жизнью? А где большая, нет, огромная любовь? Где глаза и руки любимого? Где слова любви? Она хочет их слышать. В ушах звенят гневные интонации увольняющего ее с работы профессора. Но ей так приятна взволнованность этого голоса! Как будто словами он прикрывал совсем другие чувства. Вернее, возмущение, но вызванное не проступком, а чем-то иным. Она его потрясла. И он пытался этому противостоять. Он пытался сохранить лицо. Он справился с ситуацией, как мог. А она не стала ему помогать. Не стала унижаться — как женщина перед оскорбившим ее мужчиной. Но она чувствовала не оскорбление, а радость. Мысли скользили по кругу… Так можно сойти с ума. Ну уж нет. Она рухнула с трамплина, но никто не должен видеть ее поверженной. Мама не в счет. Мама друг. Но на нее она тоже не станет вешать все свои душевные невзгоды. Полина прислушалась. Тикали часы. Вот сейчас пройдет какое-то время, и что-нибудь изменится. И что-то произойдет такое… Полина очнулась от своего полусонного оцепенения и улыбнулась непонятно чему. Совсем как в детстве, когда подарили долгожданную игрушку.