Исаак Дунаевский. Красный Моцарт - [155]

Теперь все изменилось. Сталинские деятели искусства стали богаче. Теперь уже все имели черные костюмы. В качестве музоформителя пригласили Владимира Щербачева. Дунаевского с ним познакомили. Тот, когда здоровался, несколько стушевался, невольно ощутив себя соперником-победителем. Дунаевский горячо пожал ему руку.

Впечатление от фильма осталось кислое. Композитор ожидал другого. Во-первых, он очень хорошо знал жизнь и творчество Глинки, и, во-вторых, это было уже личное, ему иногда казалось, что судьба Глинки в общих чертах иногда до комического похожа на его судьбу. Для него это был спор с режиссером о положении композитора и его роли в обществе.

Они по-разному относились к жизни, как к любовному напитку, и к радости, с какой его следовало испить. Александров все делал тихо, молча, в своих комнатах. Дунаевский напоказ — щедро, открыто, широко.

Александров создал своего Глинку, так же похожего на реального, как снежная баба на Снегурочку. «Глинка на протяжении всего фильма выступает каким-то бесполым существом, — писал Дунаевский. — В то время когда он необычайно жизнелюбив, страшно влюбчив… Великого композитора надо показывать в сочетании с его человечным. Этого Александров не сделал».

У них было принципиально разное отношение к мифу о композиторе. Дунаевский писал:

«Достойно удивления, как умудрились авторы фильма так ловко пробраться мимо почти всех событий жизни Глинки и создать неправдоподобный, фальшивый фильм. Знаменитое питерское наводнение, когда сразу вспоминаются Пушкин, „Медный всадник“, одинокий возлюбленный, потерявший возлюбленную, — в общем, все хрестоматийные вещи, видимо, остались за пределами Гришиной эрудиции. Глинка был богат, а в фильме он беден, как церковная мышь, и нуждается».

И еще Дунаевский, который, в отличие от Александрова, никуда не ездил, недоумевал, как великий путешественник Григорий Васильевич, проживавший в «европах», Америке, Испании, показал Италию, карнавал, фейерверк и не показал человека среди этой экзотики, как Глинка учился в Италии, как он себя готовил, «воспитывал» свой слух для того, чтобы служить родному музыкальному искусству, мысль о котором не покидала его никогда. Дунаевский констатирует: «Александров оторвался от запросов зрителя», имея в виду не идеологическую сторону, а прежде всего то, как скучно получилось. Александров создал «богатый» фильм в угоду одному постулату — доказать, что Глинка великий композитор и что на него давила царская власть.

Дунаевский высказал все, что он думает об Александрове. «Фильм сделан хорошо, пышно, богато, как умеет делать Александров. Но фильм холоден, потому что в нем нет человеческого, теплого. Все в нем действуют холодно, кладут свои усилия на алтарь одного режиссера».

История взаимоотношений двух талантливых людей, их спор по большому счету, как это ни парадоксально, закончился победой Дунаевского. Проигрывая Александрову в смешных технических деталях удачливого быта, он выиграл в главном — в творчестве. Пересматривая сегодня все шедевры советского юмора, созданные Дунаевским и Александровым, убеждаешься в том, что фильмы Александрова, комедии, сейчас живут за счет музыки. В видеоряде с каждым годом обнаруживаешь все больше изъянов. И только музыка не устаревает. Это свойство гениальности.

Так закончилась великая дружба и великая гонка Григория Васильевича и Исаака Осиповича.

Счастье царя Соломона

Исаак из Лохвицы никогда не был гонимым. Но иногда он чувствовал, что жизнь, его жизнь — не та штука, которая может попасть в перечень добрых дел Бога. И это была самая большая проблема.

Своей бессменной возлюбленной по переписке Людмиле Райнль-Головиной он писал: «Я, будем говорить грубо и, конечно, далеко не точно, — „благополучный человек“, имеющий в жизни, как говорят, все, что может иметь человек, — славу, деньги, положение, не одну, а даже две семьи, не двух, а, кажется, трех любящих женщин, в разной степени вращающихся в моей жизненной орбите — кто в прошлом, кто в настоящем. Да, я благополучно сижу на пороховой бочке, не взорвавшейся до сих пор исключительно благодаря моему умению „творить жизнь“ и благодаря удивительной способности отдалять час расплаты за счет трагических противоречий, разъедающих жизнь и целостность всех участников (прошлых и настоящих) этой житейской драмы… Удивительные способности мои к подобной жизни зиждутся на моем неиссякаемом оптимизме и материальном благополучии. А знание людей, с которыми приходилось и приходится сталкиваться, порождает умение лавировать с большими или меньшими потерями вот уже в течение более чем 15 лет среди разных бурь и подводных рифов».

Мог ли он подумать, что ему выпадет счастье царя Соломона — иметь много женщин и быть всеми ими любимым? Пожалуй, только его первая жена, мимолетная бабочка Мария Павловна, была исключением из этого списка. Сам Исаак Осипович считал, что его «сгубили» любовные перипетии. Евгений Исаакович Дунаевский рассказывал:

«В 1944 году, когда Исаак Осипович уже осел в Москве, Зоя Ивановна Пашкова — солистка Краснофлотского Ансамбля песни и пляски, которым руководил Дунаевский, сообщила ему, что ждет от него ребенка. В первую минуту, конечно, удивление, неверие, растерянность. Зоя Ивановна была талантливой плясуньей, очень красивой женщиной, к тому же на 24 года моложе Исаака Осиповича.