Исаак Дунаевский. Красный Моцарт - [151]

Судя по письму, несмотря на жалостливый тон, ничего трагического с ним не произошло. Это теперь мы знаем, что советские органы госбезопасности обрабатывали каждого эмигранта в надежде получить от них покаянное письмо о плохой жизни, чтобы потом запустить его в машину официальной пропаганды. Некоторые эмигранты сознательно шли на обман, лишь бы получить право вернуться в СССР. После войны многие думали, что положение изменилось.

Кнорринг сообщил, что подруга школьных лет Исаака, его дочь Ирочка, умерла в 1943 году в Париже от диабета. А затем он ставил в известность, что возвращается в СССР. Где собирается жить, не писал. Место им должны были определить власти. Кнорринг считался врагом. Он служил у Врангеля в чине офицера — преподавателя Морского корпуса в Севастополе и вместе с его войсками бежал из Севастополя в Тунис. В письме Кнорринг хвалил Дунаевского за «Веселых ребят», вскользь польстив самолюбию композитора замечанием, что его песенки из фильма распевает весь Париж. Что такое «весь Париж», Дунаевскому оставалось догадываться самому. То, что Кнорринг решил успокоить Исаака своим известием о том, что они собрались вернуться в СССР, Исаак, может быть, и не понял, но прекрасно поняли бы соответствующие органы, вздумай они перлюстрировать письма композитора. Кнорринг знал, что переписка с ним опасна, поэтому спешил успокоить, что он без пяти минут свой. Сейчас эти письма интересны своим эзоповым языком, к которому в те годы быстро привыкали.

Письмо учителя было как нежданное появление призрака, диббука — души умершего человека, которым его пугали в детстве. Стоило ему сказать самое главное, как случайному попутчику, чтобы облегчить душу. Письмо Кноррингу напоминало сеанс общения с духами. «Моя личная жизнь сложилась довольно сумбурно, — писал он педагогу. — И тяжело, я иногда диву даюсь, как при сложных житейских обстоятельствах я не свихнулся, остался при моем оптимизме». Оборвал мысль. Ничего больше Кноррингу объяснять не стал. Сам все узнает, если приедет. Отчитался только в том, что скрывать не имело никакого смысла. «Мне уже 47 лет, имею сына 15 с половиной лет (художник), имею другого сына (Максима. — Д. М.) от другой жены, двух с половиной лет». Но об этом ниже.

Ветер судьбы

Если вы хотите услышать историю о кончине дружбы, то более назидательного примера, чем пример Исаака Осиповича и Григория Васильевича, вам не найти. Они каждый в своем роде были генералами того искусства, которому служили. Их объединяла настоящая мужская дружба, или, так скажем, долгое приятельство, «проросшее» из совместной работы. Они были два сапога пара. Сейчас уже никто практически, кроме старшего сына Исаака Осиповича, не помнит про их отношения, а между прочим, они имели парадоксальный характер. Гонщики по натуре, гонщики-спорщики, вот кто они были. Выражаясь современным языком, конечно. Но спорили между собой не в профессии. Слишком разные у них были епархии. У одного работал глаз, у другого — ухо. Вот и вся разница. Поэтому в профессии они уживались.

Но в смысле быта они оставались гонщиками. Исаак Осипович все время спешил за Григорием Васильевичем. Выражалось это своеобразно. Александров себе что-то купит, новое, заграничное, и то же самое надо купить Исааку Осиповичу. Вот только закавыка: Григорий Васильевич, как человек более оборотистый и ловкий, мог покупать «марсианские штучки» за границей, а Исаак нет, потому что был «невыездной». Но надо знать натуру Исаака Осиповича. Он все равно находил иностранное. Где, какими путями, одному Богу известно.

Знаменитый кинорежиссер привез план голливудского коттеджа, знаменитый композитор в ответ заказал архигигантский грузинский дом без окон. Александров обзавелся рефрижератором — Дунаевский достал такой же. У Григория появилась радиола — у Исаака тоже. Был только один нюанс. Радиола у Дунаевского сломалась, холодильник отказался работать. В итоге Исаак Осипович всегда проигрывал, потому что у хитрого Григория Васильевича все было из Америки.

Казалось, будто черт Ашмодай помогал Григорию Васильевичу. Про него ходил такой слушок. Черт не черт, но что-то произошло с ним, когда он женился на Любови Петровне. Еще до встречи с ней, в пору актерствования у Эйзенштейна, был Гриша Александров человеком бесстрашным и очень преданным, мог сотворить что угодно: пройтись по канату, прыгнуть головой вниз в огонь. А как женился — будто подменили человека. Стал он сибаритом. Нести себя стал. А самое главное, с ним произошли физические изменения. Хотите верьте, хотите нет. Но так говорят. У Гриши стали расти брови. И в прямом, и в переносном смысле. То есть конституция стала меняться. А тут уж просто одними законами природы не объяснишься.

В общем, грешили люди на Любовь Петровну. В начале 1930-х театральные злые языки рассказывали о некой знаменитой на всю Москву богемной советской девушке «Любе на красной машине». Была она притчей во языцех. Так вот, эта самая Люба на красном «бьюике» и есть будущая Любовь Петровна Орлова.

Но это было давно. Любовь Петровна заставила всех позабыть о той «Любе на красной машине». И появились у нее другие поклонники. Например, сам Сталин. И звания давал на пару с мужем, и почести оказывал, и поездить посмотреть мир позволял. «Александрову с Орловой вручают орден Ленина, — вспоминал Евгений Дунаевский, — Дунаевскому — нет. Александрову с Орловой присваивают звание народных артистов, а Дунаевскому только заслуженного. Александров не боится ни Бога, ни черта (то есть ареста не боится и что евреем, безродным космополитом, обзовут — не боится), а Дунаевский сидит и ждет. Закрутилось „дело врачей“, и наш дядя Лева — Лев Исаакович Дунаевский, двоюродный брат папы, знаменитый уролог — был арестован. Мы думали, что и за папой придут». В общем, неравное у них было соревнование. Проигрывал в нем Исаак Осипович.