Иринка-рябинка - [2]

— Пап! Ну и спи сам на обликах, раз тебе так нравится!

— А я и не знал, что мой сын жадный. Жалеет сестрёнке кровать такой большой парень.

Это первый раз Кирика назвали большим. Он быстро взглянул в висевшее над диваном зеркало. Правда, что он так вырос за эту неделю?

— Тебе семь лет, — сказал папа, — а Ире десять дней. Она теперь самая маленькая в доме. Ну ладно, иди спать.

Кирик пошёл в спальню, разделся и лёг.

Почему жадный? Ничуть не жадный. Просто он не хочет отдавать этой лысой девчонке свою кровать. Это его кровать. Здесь он видел сны, будто в ракете летит на Луну.

А на том верблюжьем диване разве увидишь хоть один настоящий сон? И совсем она ему не коротка.

— Папа! — крикнул Кирик. — Я только одним большим пальцем упираюсь!

— Упирайся хоть носом! Эгоист! — донеслось в ответ из столовой.

Всё было ясно. Папа теперь любил только маму, радиоприёмник и ещё ту девчонку. Потому что она была самая младшая в доме, а Кирик уже не был, и папа его не любил.

Конечно, не любил, раз хотел отобрать у него кровать. И так стало Кирику жалко себя и кровать, что, уткнувшись в подушку, он горько заплакал.

* * *

Была ранняя весна — самое для мальчишек милое время, когда отправляются в плавание бумажные корабли, а карманы разбухают от находок. По двору в эту пору можно бродить, как по берегу моря во время отлива. Снег уже стаял и всё, что скрывалось под ним, открылось.

Чего только здесь не найдёшь! И виток тоненькой проволоки, и пружинку, и длинный гвоздь, и даже кусочек зелёного стекла. Оно так восхитительно сверкает на солнце, что, может, это вовсе не стекло, а какой-нибудь драгоценный камень?!

Но сегодня Кирик не замечал рассыпанных у его ног сокровищ. Он приник к забору, отделявшему их участок от участка соседей.

За забором мелькнула синяя лыжная курточка. Миша учился в четвёртом классе, и мама говорила, что он Кирику не компания, но надо было кому-то излить душу.

— Миш! — слабым голосом позвал Кирик.

Миша снисходительно подошёл к забору:

— А, это ты? Что ж вы свои розы не раскрываете? Сопреют!

— Ну и пусть сопреют. — Кирику было не до роз. — Знаешь, Миша, у меня родилась сестра. Она хотя девочка, но совсем без волос.

— Ого! Ты это сам видел?

— Не сам. Папа видел. А сегодня её привезут… Они хотят меня выселить на диван, чтобы она спала на моей кровати.

— Ого! — повторил Миша. — Подожди, она ещё сядет тебе на голову.

— Как — сядет на голову?

— Очень даже просто. И все твои игрушки поломает. Пропал твой водяной пистолет.

— А ведь девчонки из пистолетов не стреляют…

— Так она ж маленькая. Она сломает и даже не будет знать, что это пистолет. Где он у тебя? Покажи.

Кирик облизнул пересохшие губы и медленно вынул из кармана пистолет, цвета гусиных лап. Великолепное оружие для стрельбы водой в кота.

Миша проверил курок, подул в дуло и спрятал пистолет к себе в карман.

— У меня будет целей, — сказал он опешившему Кирику. — А что там ещё у тебя есть?

— Шашки… Она их тоже поломает? И самокат?

— Тащи сюда шашки. За самокат, я думаю, она не сразу возьмётся. Но вообще всё спрячь.

Кирик затрусил к дому спасать своё культурное имущество, только он опоздал. По садовой дорожке шли мама и папа.

— Мама! — взвизгнул Кирик.

Он хотел броситься к ней и вдруг застеснялся. Но мама, поравнявшись с Кириком, сама притянула его к себе:

— Здравствуй, сынок! Как вы тут без меня жили? Папу слушался, не шалил?

Кирик вздохнул. Ему нужно было рассказать маме так много, но почему она смотрела поверх его головы на большой белый свёрток, который нёс на руках папа?

— Алексей! — крикнула мама, и её рука соскользнула с плеча Кирика. — Уронишь! Кто же так держит ребёнка?

Мама бросилась догонять папу, а Кирик остался один. Как будто это была уже не его мама. Мама думала только об Ирке, только о ней.

Ну и пусть. Пусть эта самая Ирка спит на его кровати. Пусть ломает его игрушки.

Раз они его больше не любят, он уйдёт. Уйдёт в лес и нарочно заблудится.

О! Тогда они пожалеют, тогда они горько заплачут: «Где наш Кирик, где он, наш маленький?» Но будет уже поздно. Поздно.

И Кирик решительно толкнул калитку.

* * *

Возле леса блестела большая весенняя лужа. Кирик прошёлся по ней как пароход. Потом постоял, передыхая.

Теперь он уже был не пароход, а великан. У его ног лежал отражённый в воде лес. Кирик мог наступать на макушки деревьев.

Он поболтал ногой, и всё замутилось. Лес в луже исчез. Вот он какой! Он утопил лес!

А когда ему надоело быть великаном, он выбрался на опушку и стал выливать воду из калош. Неважно, что у него мокрые ноги. Про это никто не узнает, потому что он ни за что не вернётся домой.

— Ни за что! — вслух сказал Кирик.

И, точно в ответ ему, куст на опушке запел. Этот куст весь светился, словно он был обрызган необычайно крупной зелёной росой. Только это были не росинки, а почки, блестевшие на солнце, как огромные зелёные капли. Среди этих зелёных капель Кирик разглядел одну серую. Это была птичка.

Кирик стоял совсем близко и видел, как вздувалось её нежно-жёлтое горлышко. Птичка пела.

Потом она вспорхнула и полетела в лес, зазывая Кирика за собой.

Лес ещё не спрятался в листву и был виден весь от корней до самых маленьких веток. Только кончики веток окутывала нежная дымка. Словно зелёное зарево стояло над лесом.