Ипостаси духа: опыт заурядных биографий - [34]

По словам исправника, Веригин давал разъяснения неясные, сбивчивые, ни разу не доводя их до конца и часто перебегая с одного предмета суждения на другой, неожиданно требовал от миссионеров прочитать ему отрывок из Евангелия, а когда настоятель несколько мешкал, Веригин насмешливо говорил: «...учишь, а еще Евангелия-то хорошо не знаешь!». В конце концов, когда миссионерам показалось, что комментарии Веригина к текстам слишком оригинальны или, как сказано в рапорте, «снова неясное и даже неподходящее к делу разъяснение», диспут был прекращен[201].

Со своей стороны исправник находил «неудобным» организацию подобных публичных прений, резонно при этом замечая, «что большинство жителей с. Обдорского по совершенной необразованности своей будут следить при этом не за смыслом прений, а лишь за внешней стороной их...». По этому поводу у исправника состоялась беседа с настоятелем миссии Иринархом, в которой тот заявил, что он как священник и миссионер «просто обязан вести подобные прения и ведения их никто не может запретить».

Накал страстей вокруг Веригина начинает стихать к началу 1900-х гг. Еще в октябре 1899 г. начальник Тобольского жандармского управления сообщал губернатору о том, что, по некоторым сведениям, Веригин во время пребывания в Обдорске знакомился с людьми «низшего класса», к коим относил зырян и рабочих, находившихся на рыбных промыслах, как будто бы подстрекал их к стачкам и неповиновению хозяевам. Было несколько случаев ухода рабочих от хозяев, и «Веригин поощрял их за это», помогал им деньгами и съестными припасами. Но в качестве доказательства приводит всего лишь один пример, который якобы был связан с влиянием Веригина. От тобольского рыбопромышленника Косолапова «будто бы (!) ушли несколько человек рабочих»[202]. Часть из них под давлением станового пристава вернулась на пески, а трое – крестьяне Байкаловской волости Мартын Репин, Григорий Булашев и крестьянин Дубровской волости Алексей Чупин – остались в Обдорске, и Веригин помогал им. Кроме того, сообщал жандармский чиновник, Веригин оказывал явное неуважение к церковной службе и православной вере тем, что в праздничные дни во время службы работал и якобы путем подкупа совращал к переходу из православия в секту. В качестве примера приводится рядовой Медведев, которому Веригин опять «будто бы» дал 4 рубля за то, чтобы тот не ходил в церковь, не молился Богу и не почитал икон[203]. Складывается впечатление, что у жандармерии не было четкого представления о реальном положении дел и документ составлял не человек, ответственный за сбор информации, который располагал целым штатом осведомителей, а начальник «сарафанного радио». Тем не менее это последний документ, в котором говорится о проступках (вероятных) поднадзорного. Более, впредь до самого освобождения, никакой информации о нарушении порядка со стороны Веригина администрация не получит.

Имеющиеся документы ясно свидетельствуют о том, что власть пыталась полностью изолировать Веригина от внешнего мира. Все попытки его соратников или родственников проникнуть в Обдорск пресекались немедленно, особо настойчивых наказывали. Постепенно ужесточались условия переписки и содержания. Но это ужесточение режима никогда не принимало вида разнузданности, пренебрежительности и полного игнорирования личного достоинства человека. Более того, ссыльный мог обращаться лично к губернатору и требовать от него отчетности о пересылке почты по назначению. Едва ли и мыслимая форма общения осужденного и власти в XX столетии! И пока нет никаких веских доказательств того, что дух Веригина был сломлен, что он изменил своим взглядам. Именно к периоду обдорской ссылки относится создание Веригиным знаменитого псалма, который называют «декларацией братской жизни»[204]. Несокрушимость взглядов Веригина отмечала и власть. В последнем «списке» – своеобразной характеристике, подготовленной местной полицией перед освобождением Веригина из ссылки в 1902 г., – констатировалось, что «поднадзорный своих взглядов на религию, церковную иерархию, иконопочитание не изменил, продолжает считать воинскую повинность ограничением свободы личности... Высказываемое ранее неуважение и непокорность местным властям ныне ни в чем не обнаруживается. Исключая двух-трех человек проживающих в Обдорске зырян Архангельской губ., ни с кем из жителей села он знакомство теперь не ведёт. Совращений в духоборческую секту замечено не было. Постоянно бывает занят или столярным, или токарным, или малярным ремонтом. В течение некоторого времени был замечен в незаконном сожительстве с женой остяка Сотруева»[205].

Дух не был сломлен, и он не изменял своим принципам. Совершенно очевидно, что к началу 1900-х гг. кардинально изменяется ситуация в самом духоборческом движении. Ситуация, которая потребовала от Веригина изменения стратегии поведения с одной целью – избежать продления срока ссылки. Его таланты, его сила духа требовались там, на чужбине, где в тот момент уже находились тысячи его духовных братьев и сестер. Усилия, потраченные на переиначивание обдорского общества, были обречены на неудачу, точнее результаты были весьма скромны, и рассчитывать на что-то более весомое было бессмысленно. Вероятно, Веригин хорошо понимал это. В одном из писем Петр Васильевич сокрушался по поводу обдорского общества, зараженного духом торгашества и наживы, В дни проведения ярмарки этому духу были подвержены даже те, кто в глазах Веригина виделся способным принять или хотя бы в некоторой степени соответствовать взглядам настоящего человека-христианина. В таких обстоятельствах он сумел перестроить себя, подчинить свою жизнь в Обдорске в последние два-три года ссылки достижению более важной цели.