Иосиф - [95]

– Знаю, пап, ты мне уже рассказывал.

– Во-от. И, значит, все, кто призывного возраста были, все воевали. Кто за царя, кто за Ленина, кто в бандах, но красных мало было в нашем хуторе, Паша, мало. Хуторяне-казаки жили самостоятельно. Я не помню бедных и нищих у нас на Водиных. Не помню! Вот у нас были батраки. Муж с женой – Жуковы. Воронежские. Но они и столовались вместе с нами, а дед твой Пашка так же вместе с ними, батраками, работал в поле. А Иван Осьпович рассчитывался с ними на равных: что сыну, то и батракам! Но я же это знаю хорошо! Когда Жуковы уходили от нас, так Иван Осьпович им выплатил всё, что было положено, да ещё сверху телушку стельную им отдал. Так они так благодарили, так благодарили деда! Понимаешь?! Я тебе дальше скажу! Во время войны – это уже вот, с немцами, я от ЭМТЭЕСА ездил в Калач за запчастями. Я же хромой. По броне шел. Да-а. Один ездил зимой на лошадях. Такой мороз стоял жуткий! И снега было в том году – о-о-о! И мы случайно встретились с дядей Тимошкой Жуковым, какой у нас батрачил. В то время он уже не молодой был, не призывного возраста. Так что не воевал. И вот, случайно встретились. Он так обрадовался! Я его узнал, окликнул. А они прямо рядом с дорогой жили, под Калачом, а ехал я уже назад, в Нехаево. И вот, повстречались, как родственники! Он в хату к себе пригласил, покормили они меня, отогрелся я у них трошки. Они меня обо всём расспросили, деда вспоминали добрым словом – во-о! А ты, говоришь! – отец помолчал и продолжил. – До сих пор до конца не понимаю, почему отец Павло в красные ушел…

– Может, чтобы вас всех детей сохранить?

– Да это – да. Ты и прав. Я сам так всю жизнь склонялся. Мать, Варвара Григорьевна, хворала, я с коленной чашечкой простреленной, хромой, брату Ивану и года не было. Куда ты тут двинешься?!

– Ну, и что с Перетрухиным? Ты меня вконец заинтриговал! Пропал и пропал?

– Такие не пропадают просто так. Да-а… Когда с Перетрухиным всё это произошло, отец ходил во всяких бандах! Глядишь, и нет его, и нет его, вдруг среди ночи в окно кто-то стучит. Появляется голодный, голодный, как кобель, а одетый – чёрте как! Щёки набьёт какой-нибудь едой! И всё на ходу, всё на ходу! Кого-нибудь из нас детишек скорее, скорее погладит по головке, ухватит шматок сала, хлеба побольше и опять пропал! Казак!

– А в каких бандах дед Пашка бывал?

– Да откуда я знаю? Он нам не докладал. Он даже одежду менял! Как вступит в шайкю какую-нибудь, так и поменяет. То в каком-то немецком мундире приходил, то какие-то у него галифе – чёрте какие были! Непомерно большие! Я, Паша, всего не помню, а вот, кусками, кусками в памяти. Но вот же, помню, говорю тебе, отец такой чудной! Щёки у него, как у сурка, полные харчами, а мать, Варвара Григорьевна, к ему с кружкой с молоком:

– На, Павел Иванович, запей, а то подависи, не дай Бог.

А отец чего-то шамкает ей, ни поймёшь, ни разберёшь! Ага! И Ивана, сына своего младшего, скорее-скорее по голове гладить. Спешить! А сам ещё и в окна поглядываить. И вот, слухай! Была уже весна ранняя, снег ещё лежал и хаты отапливали. Дым, помню, из труб. А наше подворье чуть выше других находилось. Так что весь хутор нам хорошо видать. Ага! А сам хутор на отшибе стоял в степи, ну, ты же знаешь, что там яры да степь. Вокруг воюют: то оттуда какие-то вести, то отсюда, а у нас на Водиных пока ничего такого особого не происходило. Но прошел слух – будто вышел указ за подписью Ленина, что всех казаков должны изничтожить. Ты понимаешь?! Это же сурьёзно об том говорили! Мол, сначала всех атаманов, офицеров, всё начальство, в общем, а потом и до рядовых казачков доберутся. Но в это некоторые и не верили. Прадед твой, Иван Осьпович, вот так вот головой мотал и говорил:

– О-о, да как так? Ни могёть такого быть, ни могёть, – дескать, – чаво, весь хутор изничтожуть?! И все хутора?! Да как такое могёть быть?! А кто жа тут жить останется?!

Отец вдруг поймал себя на последней фразе: – Вишь как, Иван Осьпович и прав оказалси. Хутор Водины, он сейчас есть? – Нету, Пашка, нету. Да. И вот слухай дальше! Однажды днём, прямо среди белого дня прискакали к нам человек пятнадцать верховых. В кожанках. А кожанки хорошие такие, хорошей выделки. Да. Кони под ними, под верховыми – резвые, всё, как положено! Только на кожанках у них, на грудях, банты красные. Револьцанеры! Сын! Револьцанеры! Живые! И у нас на Водинах. С револьверами, наганами! Да! И среди них! – Ёшь-мышь! Борода солёная! Наш Горбач-Перетрухин! И тоже с бантом красным! И с наганом! Наш добрый Гриша, колдун Перетрухин, с наганом! Да не где-нибудь сзади он ехал – впереди! Впереди всех! О-о, знаешь, какой вид он имел?! Будто в каждом сапоге у него по цветочку-папоротнику! Всё жа, сын мой, произошло всё быстро! Они ехали вот с той стороны, где сейчас совхоз «Динамо». «Динама» в то время и в помине не было! Это твой отец уж в тридцатых строил «Динамо». А дома, строительный материал, знаешь, откуда возили? Для строительства «Динама»? Много домов…

– Да откуда же я знаю?!

– Из Водиных. Я жа сразу узнал Харламовский дом. Да не только Харламовский. Харламовский я запомнил по окнам. Да и двери были те же самые…