Иосиф - [87]

– Перетрухин? – многозначительно переспросил отец, когда я ему об этом напомнил. Он внимательно посмотрел мне в глаза и усмехнулся. – Ты, Паша, тогда случайно навел меня на фамилию его. Так я этого Перетрухина всю зиму вспоминал. Да-а-а, – отец продолжал смотреть на меня с едва заметной и не понятной улыбкой.

– Дровец мне нонча поможешь наколоть?

– С радостью!

– Каких дровец? Дай ему отдохнуть! – вмешалась мать. –У тебя весь катух дровами забитый! И Василий тебе колол, и Сашка внук колол, и сын Сашка…

– Мам, мы сами разберёмся, – остановил я мать. – Пойдем, пап! И прямо сейчас! – Мы уже позавтракали, хотелось скорее выйти на баз…

– Куда ты несёсси? – остановила меня мать. – Ты забыл? Отец тебе обещал рассказать историю.

– Какую историю?

– Ты же сам сказал: «История смешная и не про любовь»…

– Про морковь, пап. Не любовь, а про морковь!

– А-а, про морковку! – позавтракав, отец сидел уже за своим сапожным верстаком и рассматривал настенные ходики. – Клавдя вчара в вечер принесла, – пояснил он мне.

– Соседка, что ли? – уточнил я.

– Ну а кто же ещё? Соседка. Ты видишь, анкер стерся? Этим часам, видать, уже сто лет в обед! Видишь?

– Мне кажется, что ты их ремонтировал, но давным-давно! Я ещё в школу ходил!

– О-о, да я их сразу узнала! – в сердцах воскликнула от печки мать!

– Да вы чего? Те что ли?! – отец поправил очки, ещё раз всмотрелся в часы повертел их. – Точно! – обрадовался. –А я и смотрю, иде я их раньше видал? Иде?! А анкер же – мой! Мой! Я его и напаивал! Точно, Пашка! Точно!

– Пропади они пропадом, «анкер»! – сердито звякнула мать только что вымытыми тарелками.

Ходики эти представляли собою кота со сверкающими глазами. По глазам я и запомнил их. Тогда ещё, в моем детстве эти ходики висели, пока отец их отлаживал, висели у него над кроватью. С месяц висели! Всё это происходило летом, отцовские руки не успевали до всего доходить. А ходики то спешили, то отставали и ежесекундно, с каждым отклонением маятника ужасно выворачивали глаза! Это был какой-то зловещий кот! А кровать матери стояла напротив отцовской. И вот, каждое утро в половине пятого, мать хваталась за сердце:

– Иосиф, да убери же ты их к чёрту! Вон! Иди в свой кабинет и ремонтируй их там!

Соседке тётке Клавде, когда отец окончательно отремонтировал часы, мать тоже высказала:

– Клавдя, и где ты их купила?

– Ды в Калаче.

– В Воронежском?

– В Воронежском.

– Ды я таких котов сроду не видала! С ними, пока они висели, я чуть заикой не стала! Кажное утро, кажное утро! Корову доить… ноги опустишь на пол, глянешь на стенку, где они висят, и за серцу хватаисси. Он ка-ак сверканёть, ка-ак сверканёть! Чёрт! Чистый чёрт! Только со стенки не сходить. И как ты с ними спишь?

– О-о, да я с ними не сплю! Я сама их боюся! Они жа у меня в колидорчике висять.

– Не греми тарелками, Нина Димитриевна! – отец отложил часы и повернулся к матери. – Мы нонча же напаяем с сыном новый анкер. Поняла? Напаяем, Пашка? А то мать наша опять пугаться будет.

– Напаяем, пап…

– Прям нечистая сила, а не ходики!

– Нечистую силу ты и не видала, Димитриевна!

– А ты уж её видал-перевидал!

– Я? Нечистую?! Хе-е! – отец весело взъерошил свою шевелюру. – Нечистую силу. Я, Пашка, расскажу тебе, как мой отец, а твой дед Павло, как он боролся с нечистою силой! Рассказать?

– Расскажи!

– Ну-ну, и я послухаю! – оживилась Димитриевна.

– Да тебя, Нина, мёдом не корми – истории всякие слухать, да самой балакать! С утра! Глянь! С утра стали языками болтать! – хохотнул отец. Настроение его было превесёлое!

– Ну и что, что с утра! Сын родной просит!

– С утра, Нина Димитривна, дела надо делать, а потом уж, ага…

– Да он вон аж!.. Чёрти откуда, из Москвы приехал! А ты кобенисси!

– Я не кобенюсь, и историю расскажу, раз уж так выходит, – отец вновь взъерошил свою седину. Если рука отцовская часто тянулась к голове, настроение его, значит, было приподнятое. – И вот, Паша, история энта происходила в Кривом, в Кривовском. Это, наверное, когда мы только туда переехали? – отец с надеждой посмотрел на мать.

– О-о, откель мне знать! – замахала Димитриевна руками.

– Да, это – да! Откель тебе знать, когда я сам не помню! Ну, точно, точно – в Кривом. Была у нас уже мачеха Дашка, и была у нас корова. И стал ктой-то корову ночью доить. Утром мачеха идёт доить её, а вымя уже пустая! Молока нету. Что делать? А мы же… ну, правильно, правильно, мы же только с Водиных переехали и в Кривом ещё не всех знали. Отцу Павлу ктой-то да и скажи, дескать, вон та соседка ваша, шибкая, какая через дорогу живёт, она ведьма. Она корову и доить. О-о! Отец тут распетушилси:

– Да её убью! Гадюку шибкую! Из ружья убью!

Но он же на германской был, гражданскую прошел! И за царя-батюшку ходил, и в бандах побывал, и уже на Ленине успокоилси! Но не партейцем, Паша. В партию твой дед не вступал. Ага! Дескать, убью энту гадюку подколодную, какая урон нам фактический приносить! Ему опять ТОТ человек, дескать, подсказывает:

– Э-э, её так просто не убьёшь! Её с умом убивать нужно!

– Как?!

– А вот так! В двенадцать часов ночи надевай фуражку козырькём назад, бери ружьё и ступай в катух к корове. Двери катуха прикрой за собой, чтоб свет с улицы не поступал. Дверь прикрыл и садись в ясли. Спиной к дверям. Сел, значить, курок взвёл, ружьё положил на левое плечо и гляди через энто плечо.