Иосиф - [83]

– Да-а, там с головой, – вспоминаю я.

– И вроде чаво ана тут? Ухватил и жуй сабе, соперницу благодари. И как оно уж вышло, вы понимаете?! Запуталась она в этой шамаре, да стала тонуть. И не наступишь – дна-то нет, и не ухватишься за эту шамару –надежды никакой, не обопрёшься – трава! Раз хлебнула, два хлебнула и только лишь разок вскрикнула и скрылася с головой.

– Утонула?! – не поверил отец.

– Утонула!

– Да ты чего, правда что ли?! Запуталась в траве и всё, ага? Утонула?!

– И всё, ага! Всё, Палыч, утонула! Насовсем и навсегда. Дуся потом вспоминала, что сама не поняла, что Настя утонула. И минута проходить, и вторая, а Настя и выныривать никак не хочить. Всё! Как стала она орать, Дуся, мол, люди добрыи, помогите! Соперница утонула! Берег-то правый, на каком Дуся стояла, тот жа берег крутой. Но там и не спрыгнешь – ноги поломаешь, до воды далековато и чего? А тут отец Лизаветы, тваёй тетки, Петро Иваныч, на лошадях ехал, но он жа и сродственник Дуси. Он остановилси… Ну, и чего там? Дальше уже не интересно. Вытащили Настю на берег. Народ собралси и всё такое, – мать замолчала, будто картину всю эту представила. – Говорили, что Махор, как дитё плакал! Горько-горько! Дюже он переживал смерть сваей кундюбочки. Ну, похоронили Настю, Махор в свою хату возвратился. Ни с кем не водилси. К Дусе – ни ногой! К Серафиме, правда, заходил, помогал ей по хозяйству. И чего оставалось ему делать? Церковь закрыли. Он жа в церкви прислуживал, да-а, на Городищу стал подниматься с верующими из Маркиных, из Земляков! Там часовенка стояла! Ага! И пристрастилси он на бережок выходить, где Настя утонула. Как спускалси с Городищ, шел к тому месту, садилси и часами мог сидеть, на воду глидеть. Его там и в сильный ливень видали.

– Молонья бьёть, гром гремить, дожжик, как из ведра, а он – си-идить! – сказывали. – И не колыхается. Как статуй!

А была у него шляпа соломенная. Рваная-рваная такая! Таких шляп ни у кого и не было. И вот однажды на том месте, где он обычно сидел, нашли его шляпу соломенную, чирики, ну и одёжку. А сам где? Чаво? Пропал! Нету Махра. Утоп?! Собралси народ на берегу с бреднём, с баграми, стали искать труп. Искали, искали, но так и не нашли. Всю шамару там изломали, даже яблочко то нашли, Дусино, а Егора Егорыча… Всех в замешательство поставил Махор! Где?! Не иголка же в стогу сена! Яма там не такая уж и глубокая, чтобы такого большого человека, как Егор Егорыч, не найти.

– Не такая глубокая, – соглашаюсь я.

– Так все соседние ямы пролезли! И в Гараськину, туда, выше, яму лазили, и все! Нету! Ну, чаво делать? Он перед тем, как пропасть, ходил с иконами по хуторам и раздавал их. Иконы церковные были. Ага! Погоревали, погоревали – человек хороший был. Значить, погоревали да и забыли. Вот, Паша, как вышло!

– И всё? – спросил я. – История кончилась?

– Ты чего, спешишь? Или спать захотел?

– Не-ет!

– Тогда сиди и слухай! Ага! И, значить, прошло много лет. Ну, уж тут перед войной. Ты жа яво знаешь! Анатолий Епифаныч Криушин. Анатолий Епифаныч, Анатолий Епифаныч! Весёлый такой человек! Да он нам и сродственник! Далёкий, правда! Он, знаешь, на ком жанатый?..

– Мам! Ну, зачем мне его жена?! Знаю я его! С дочкой его мы в школе учились! С Ниной.

– Ну, конечно! – обрадовалась мать. – С Ниной вы и учились вместе!

– Помню я его! И что?!

– Но он жа у нас был в числе первых шоферов! В наших хуторах! Понимаешь? И вот едет он однажды на полуторке из Урюпинска по старой тогда дороге. Через Петровку, Дубовку, ну ты жа знаешь!

– Знаю, знаю! И что?

– Ага! Едить! И то-олько из Урюпинска выехал, до Петровки ещё не доехал, и вот они – в белых платочках три старухи впереди топають, наши бабки – Авраамовские и Лобачёвские! А одна из них – бабка Анатолия – Тоськя. Родная бабка! Как её там? Антонина, кажись, Никитична. Потом Серафима Землякова с ними. А третья?.. Не помню, кто там был. Как ты говоришь, неважно… Дай конфеточку! Видишь, вот и не помню! – мама взяла «КОРОВКУ» и посмотрела мне в глаза. – Не могу! У меня аж всё перехватываить!

– Мам, от сладкого ещё больше прихватит!

– Да что ты?! Это у кого как, а у меня не прихватываить!

– От конфеточки? У ней никада не прихватываить! – вставил реплику отец.

– Вишь, отец ваш правду говорить! И я табе скажу, сынок, мы жа этого добра не видали и не кушали. А еслив какие конфеточки-прянички и появлялись, то вам, детишкам, и отдавали. А таперича хыть на старости лет напитаться! Правильно, Иосиф Палыч?

– Правильно, – мотнул головой отец.

– Тада – на! – мать вынула из коробочки конфетку и протянула её отцу.

– О, не-е! – отец сморщился и отстранился от конфетки. – Я уж напиталси!

– Тогда она мне на пользу пойдеть! – мать, как гипнотизёр какой-нибудь, заглянула мне в глаза и продолжила. – Про кого я? Ага! Про наших бабок. Ну, наши шли бабки! А они жа, старые люди, раньше пешком ходили! И табе и двадцать, и сорок, и шиисят километров! Скольки надо, стольки и ходили. Сестра моя двоюродная, Ася Спирина, ана жа из Нехаевского в Урюпинск ходила шестьдесят пять КЭМЭ. В одну сторону. Да не одна! Нехаевские девчата учиться ходили в медицинский. В Урюпинск. Туда – шиисят пять, обратно – шиисят пять. Конечно, квартиры там они снимали у родственников, знакомых. Но иногда и по два раза в неделю приходилось вышагивать эту дорожку! О-о-о! Но это молодые! А старухи?! Ты вот, Паша, не думал, почему люди старые раньше дольше нашего жили? На их долю испытаний больше приходилось! И они с ними свыкались и выносливее нашего были! А как жа ты думал?