Иосиф - [81]

– Товарищ Дундуков! – вот так вот Владимир Ильич зовёть, а товарищ Дундуков, как говорится, – ни бе, ни ме, ни кукарек. Сутки, считай, прошли! Вот ведь как бываить в жизни! Искал, искал и нашёл, да там, где и не ждал, и ни гадал! Он дело-то своё пока делал тёмное, да пуговички у пинжака расстябал. Расстябнул и крест обнаружил. О-о! Щщастья какая! Он аж зубами яво попробовал: золотой али как?

Ну, в общем, Паша, Владимир Ильич решил поступить мудро: и пинжак свой взять, и крест прихватить, и дружка сваво партейного не беспокоить. Дескать, пущщай отдыхаить! А как начал он пинжак сымать, а пинжак не сымается! Дундук жа застыл! И руки, и всё! И он энтот труп и туды, и суды, и на левый бок, и на правый! Катал, катал, переваливал. И пинжак, и дружка сваво партейного извалякал в своих этих, над чем трудилси и тужилси. Прости, Господи! «А мы, – Иван Драгунов рассказывал, –так сразу и подумали, что Партизан убил Дундука! Он жа, Партизан, по мосту, как бешенный бегал, бегал, а потом и под мост сам юркнул. А там присел. А Дундука мы не видали. А когда увидали, что Владимир Ильич что-то там копошится, чавой-то там катаить и ойкаить. А когда вгляделись – ба-атюшки! Там каталси не «чавой-то», а «хтой-то!»… Вот так, Паша, Драгунов рассказывал. А отчего ойкал Владимир Ильич? Это опять жа Драгун говорил: «Как вляпается, так подскочить и – «Ой!», как вляпается так и…

– Ну, хватить табе ойкать! – отец откинулся и решительно отодвинул от себя чай.

– Но это же истинная правда! Истинная правда, Палыч! Драгун жа так рассказывал. Ага! И что там дальше выходило? Ну, снял! Снял Владимир Ильич свой пинжак с карманами, но извазюкал весь!

– Ойкни ишшо раз, Нина! – поморщился отец.

– Ой! Ага! И вышло так, что крест и погубил мудреца. Он-то думал, что его никто не заметил. Тайком, тайком, как говорять, «потаясь от Бога, чтобы чёрт не видал», закончил своё дело, встряхнул пинжак, схватил крест, да тикать на Кулиновские. Пинжак свой почистил, крест припрятал, прищурилси, да и ждёть, чаво ана дальше будить. А дальше – чаво? Детвора-то всё порассказала взрослым, чаво видала. Дескать, дядя Партизан убил дядю Дундука! Взрослые – под мост! Действительно! Ляжить дядя Дундук, не дышить и руками не колышить. Молчить и пахнить. Ну-у, ктой-то из Авраамовских активистов – в Нехаево, в ГУПАВУ донёс. ГУПАВА тут же явилась. Вынула партейца из-под моста и сразу жа задаётся вопросом: а хто жа мог изничтожить их партейнова товарища, да ещё так подло извалякать его?

– А наш партейный товарищ с Кулиновских про то ведаить, – докладають активисты.

– Как эт так? Ведаить, а нам не докладаить?! И хто эт такой?!

– А Владимир наш Ильич! Партизан!

– Владимир Ильич ваш?! Подлец! Какой подле-ец!

ГУПАВА тут же на Кулиновские, к Партизану. А тот сидить за столом, в окошку поглядываить да сальцо откушиваить: и знать, дескать, не знаю про смерть товарища сваво партейного!

Говорять, что даже чуть не подавилси, когда услыхал про энту смерть:

– Как?! – мол, – да хто мог изничтожить маво наилучшего идейного дружка?!

А у него про крест спрашивають:

– А куда ты, Владимир Ильич, подевал крест?

– Какой крест? – щщурится Владимир Ильич.

– Золотой?

Ему бы, Паша, сознаться, мол, так и так, чёрт попутал! Слабость допустил! Вот он, мол, крест, забирайте, и давайте, мол, вместе будем искать убивцев! Правильно жа? А он стал вилять, путать. Как говорять, в дурачка играть. ГУПАВА обыск устроила, тут жа и крест нашла! И забрали партизана. А тот на допросе и рассказал уже чистую правду. Мол, так и так, шел туда-то туда-то, за тем-то за тем-то, а тут – понос, и я под мост! Ага!

ГУПАВА вроде прислухалась, да к Серафиме. У Серафимы Махор в ту пору был. Стали допрашивать всех троих, а все трое в один голос:

– Ничаво мы в ТОТ день не видали, ничаво не слыхали! Весь ТОТ день дрова заготавливали! А сами про себя: «Господи, помилуй, Господи, помилуй!»

Ну и что ты думаишь? Говорили, что несколько раз Махра в Няхавах допрашивали, и ничаво против него и не нашли. Может, нашли бы, если глубже копнули! А копать не стали. Партизан энтот с первого дня, как посадили его, стал права там качать. Мол, опустите меня! Я жа вам, дескать, всю чистую правду сказал, я жа призналси, как оно дело было!

– Я партеец! – орал. – Я партеец со стажем! А вы тут хто? Я до самого Буденного дойду! Я вас тут всех в порошок сотру!

И нашла, как говорять, коса на камень! А зачем ГУПАВЕ такой камень? Она долго не думала, постановила, что из-за золота он его и убил! Крест-то – золотой! И десять лет Владимир Ильич, наш партеец, порошок тёр, десять лет в тюрьме щурилси!

– О, Паша! – оживился отец. – Время было такое! Тогда не смотрели: свой, не свой, партеец, не партеец!

– Значит, у Махра и Насти сложилось всё благополучно? И романтическая любовь на этом закончилась? – пытаю я у матери.

– Какая, какая?

– Ну, высокая любовь! Стали они жить-поживать да добра наживать? Так что ли?

– Высокая? – вздыхает мать. – Если бы так.

– А что дальше?

– А ты спать не хочешь? Можа, завтра я табе эту историю дорасскажу? Тут ещё – о-о-о! Стольки всего!

Я смотрю на отца, отец улыбается.