Иосиф - [77]

– Конечно, к кургану буграми! И никто не заметит!

– Никто, правильно ты говоришь! Дескать, и пройти ко мне можно незамеченными, и хранить пока у меня можно в целости и безопасности. И вот опять Махра снарядили. Ну а таперича он пошел не один по дороге, а по буграм, да с На-астей! – мать интригующе улыбнулась! Ага! И вот ана, дальше слухай! И пришлось им вместе в ту ночь ходить по этим буграм. Ну и, видать, понравилось им это дело. Вместе ходить! Пара была-а-а – красивая! Что ты! Что ты! Некоторые из хутора даже прибрехали, дескать, в энту ночь, када Егор Егорыч с Настей ходили, в энту ночь ниже кургана, где Серафима жила, аж молонья засверкала. Ну, конечно, Паша, это брехня.

– Почему брехня?

– Но это же осенью происходило! Поздней! Какая молонья?! Опять жа, оттуда, с северной стороны, тучи с грозой к нам никогда и не ходили! Ктой-то прибрехал, конечно, чтоб красивше было! Ага! И чего ана выходила? Настя окончательно голову потеряла, да и Махор свихнулси! Наконец-то глаза открыл и увидал настоящую красоту, какая по нраву ему стала! Да! И какая там в тот раз между ними молонья сверкала, неизвестно. Только, сказывали, к Дусе в ту ночь Махор не пришел. Не пришел он на вторую и на третью ночь. А потом, кубыть, заявилси днём, да и сказал:

– Прости меня, Евдокия, что нервы табе сильно потрепал. Ухожу к другой. Живи таперича, как вольный ветер!

– Я, Егор, на тебя зла не держу, – отвечает ему Дуся, а сама вся в слязах. – Я на тебя зла не держу, а ветер я не вольный. Он к табе тольки и колыхается, потому что сильно-сильно тебя люблю! Иди к ней и запомни: двери мои для тебя всегда открытые! Настежь!

Ну и что дальше? Стали Махор с Настей после той ночи по буграм ходить. Днём! Сказывали, за руки возьмутся, да и ходють, да и ходють на глазах у двух хуторов. Как дурачки какие! Лазурныи!

– Почему дурачки?! Люмбовь! Как ты говоришь!

– Люмбовь-то – люмбовь! Да их жа Дундук мог наблюдать каждый Божий день! Можа, Паша, можа, они и всего один разок прошлись днём по-над хуторами, а Дундук их и заметил. А ана, знаешь жа как?! Начальник! При исполении! А ему отказывають! С кем-то, значит, ходит под кренделёк, а ему отказывають?! Да он жа Ленина видал! Э-э, это дело стало опасной штукой! Кубыть Дундук этот выловил Махра, да на том жа мосту, где он крест отнял у него, и между ними произошел такой вот разговор:

– Хто ты такой? – со злостью спрашиваить Дундук. Он жа опять на коняшке восседал! Да! – Хто, – говорить, – ты такой, а?!

– Егоров Егор Егорович, – достойно отвечает ему Махор.

– Ты меня не понял! Я тебя спрашиваю, ХТО ты такой?

Ну вот ХТО?! Я революцию защищал! Я вот таких, как ты, контриков, в расход пускал! Я Ленина! Вот этими! Собственными глазами видал! А ты ХТО?!

– Егоров Егор Егорович, – опять отвечаить ему Махор. – Я, – говорит, – Егор Егорович Егоров, Божий человек!

– Слушай, ты, Егоров! Опиум для народа! Если я тебя ещё хыть раз увижу рядом с Настей Земляковой, за себя не ручаюсь! Убью и всё! Убью и ничаво мне не будить! Ты понял меня, опиум?

А Махор, кубыть, перекрестилси, да и ответил:

– На всё воля Божия!

Ну и чего ты сабе думаишь? Как оно дело дальше пошло? Прям стрямительно полетело! Ага! Это всё осенью случилось. В нескольких днях, как Махор с Настей иконы спасали, в этих днях всё и произошло!

Вот тут вот, на Кулиновском, где ты в снегах ноня тонул, чуть выше, конечно, жил и проживал Красный Партизан. Семья у них тут проживала, а сами они, Партизаны, тоже местные. Карасёвы! Они потом переехали… Куда? Вот не могу табе точно сказать, если не в Калач. Ага! Воронежский. Карасевых у нас, сам знаешь, как и Земляковых на Земляках – пруд пруди! А глава Партизан… как жа его звали? – задумалась мать. – От ты! Замстило и всё!

– А почему – «Красный Партизан»?

– Потому что Красный и Партизан! Сам сабе кличку такую дал. У Буденного он был! В армии у Будёного. Погоди, не мешай! Дай вспомнить! Если не Иван, а Палыч?

– О! Да откуль я его знаю? Я в то время, наверно, в тюрьме сидел или Динамо строил, а можа, в МТЭЕСе работал. Я про этого партизана и слыхом не слыхал!

– Да какое это имеет значение? Зови его Красным Партизаном и всё!

– Да как жа, Паша? Как жа? Ладно – Партизан! Но я вспомню! Ага! Энтот Партизан был тоже партеец. Строгий такой. Но это на вид, а сам и водочку попивал, и до женского пола бегал. Правда, он был такой маленький, штыбзик, что на него никто и внимания не обращал. Может, он поэтому и в партию вступил, чтоб все его видали? Его же ужасно злило, что никто на него не обращаить никакого внимания! Но самое главное, самое главное, сказывали, в Бога он не верил. Безбожников у нас много, но кто молчить про то, а он ну прям из штанов выскакивал:

– Я! Я! – якал всё. – Зачем мне Бог, – орал, – када я сам бог! Но маленький, правда, бог энтот выходил! И он дружил с Дундуком. Ну, рыбак рыбака, он жа эта… ага! Сам знаешь! Идейная дружба у них была. И носил этот Партизан двубортный пинжак, богатый! С карманами накладными. Ну, такой хороший пинжак! Правда, он ему был трошки великоват. Некоторые старые люди говорили, что не трошки, а прям великоватый! А носил он его по праздникам! По большим партейным праздникам! И тут, вишь как?