Иосиф - [78]

Приходить к нему как-то Ваня Дундуков домой, в гости. Да так вышло, что пришел он на свяжатину! Выбрал день, когда Партизан поросёнка зарезал! Вовремя припёрси! Ага! Сели они, как говорили, крепко выпили, и приступаить к ему Ваня Дундуков:

– Дай ты мне, товарищ ты мой идейный, пинжак с карманами накладными! – дескать, – он мне нонча нужон будить!

– Зачем? – спрашиваить Партизан и глаз щурить. Говорили про него, что он, Партизан, глаз щурил, как Ленин… Владимир! – мать радостно хлопнула ладонями. – Его звали Владимиром! Как Ленина! И отчество было у него –Ильич! Владимир Ильич! Глянь, как замстило! Вспомнила! И как так я могла забыть?! Во-от, что с головой могёть быть! Владимир Ильич! Точно, точно! – мать шумно задвигалась, ожила. Все эти воспоминания для неё были очень и очень приятными. – Ага! И вот, значить, щурится, и спрашиваить дальше. – Для каких таких целей? Владимир Ильич яво спрашиваить! Но он жа идейный был и на Ленина похожий! Ага! Один похожий, а другой живьём Ленина видал! Вишь, как спаровались! Парочка – кулик да гагарочка! Владимир Ильич, видать, уже скумекал, для каких целей пинжак ему. Все жа в хуторах знали и видали, как Дундук вокруг Насти приплясываить, а Настя-то верующей была. Для партейцев – истинный халам-балам! Как отец твой говорить.

– Ага! – хохотнул отец.

– Мне нонча в тваём пинжаке нужно одну серцу покорить! – честно признаётся ему Дундуков.

– Энта серца табе не по карману! Не покорится она табе ни в пинжаке, ни без пинжака! Не дам! – отвечает Владимир Ильич. – И мой пинжак для партейных принадлежнастев, а не для того, чаво ты просишь!

– Но я хочу семью создать, партейную! Я её перевоспитаю! Перекую, подлюку! – настаивает Дундук. – Вот увидишь, я её так за уздцы схвачу, что она у меня через месяц комсомолкой станет! Дай!

– Не станет! Не дам!

– Станет! Дай!

– Не станет, я табе говорю! Они такие одурманенные, –щурится Владимир Ильич, – опиумом для народа эти верующие! – но он жа был, Паша, подкованный, идейный, Партизан!

– А давай поспорим, что я её обротаю? Давай?! – кипятится Ваня Дундуков.

– Говорять, её Махор уж обротал…

– Как?! Ды я этого Махра!.. Распушу! Я его уздечки!..

– Мам! – робко протискиваюсь я со своим словом. – Ты так рассказываешь, будто сама слышала их спор, и даже видела прищур этого самого Владимира Ильича!

– Ага, ага! – охотно и как-то радостно поддерживает меня отец.

– О! Да это истинная правда! – возмущается мать. – Все старые люди так и рассказывали! Папаня! Царства ему Небесная, не раз вспоминал эту историю. Да и другие! Нет! Если вы не хотите меня слухать…

– Да ты что, мам?! – пугаюсь я и тут же подливаю «чайкю» в материнскую чашку, и коробку с конфетами пододвигаю к рассказчице ещё ближе. – Кто же лучше тебя расскажет?!

– Ага, ага! – с той же радостью, но с другим значением соглашается отец. – Луччи твоей матери, Пашка, никто не расскажить!

– Ну, вы и брехуны-ы! О-о, – расплывается мать и кусает конфетку. – Ана жа, Паша, интересные люди тогда жили. Все же бедныи были! А одни идейныи, а другие, вишь как – верующие. И верующих было больше, а идейных, партейцев в наших хуторах можно было по пальцам пересчитать. На одной руке. И те старались честно жить, и другие, идейные, они жа тожа честные люди были! Они жа хотели счастью на земле построить, но без Бога. Им, дуракам, ктой-то внушил, что Бога нет, они и поверили, и попёрли напропалую. Вишь? Но они жа нормальные были, в основном!

– Да что ты, Нина?! « В основном»! Разные люди были! А скольки было таких, что оторви и брось? А уж идейных… Я их стольки перевидал, дураков идейных! Многие пёрлись в партию не из-за идеи, а чтобы себя выпятить, начальником стать! Скольки их в МТЭСе водилось! И из Москвы были, когда МТС строили, начальники, и своих дураков хватало! Ты, вот, когда свою Партизанскую историю доведёшь до конца, я расскажу. Смешную! Но не про любовь.

– Про морковь?

– Ага, ага! – смеётся отец. – Про морковку!

– Не забудешь, пап?

– Ну, теперича я её вспомнил, так что не забуду.

– Ага, получилось так, – продолжила мать рассказ, – что Партизан всё жа уступил ему пинжак с карманами! Но строго-настрого наказал – до утра! – Димитриевна осторожно вынула из коробочки очередную конфетку.

– У тебя, Нина, до утра ничаво не слипнится? Интересно мне всё же знать! – поинтересовался отец.

– Не боись, Ося, ничаво у меня и не слипнится! Ага! Не перебивай мне! А завтра утром, ты таво петушка, какой на нас наскакываить, заруби. Ушничку сыночку сварю! Представляешь?! Молоденький петушок, а такой драчун! То-олько на баз, а он тут как тут! Проходу не даёть! На нас с отцом наскакываить!

– Мама! Не отвлекайся со своими петушками!

– Ага, не буду, – мать ласково просмотрела на меня и взяла ещё одну конфетку. – Всё! Последняя! На нонча. Ага! Значит, одел Дундук пинжак энтот и пообещал, что как обделаить дела с Настей, дескать, засватаить её, так и вернёт пинжак. Тут жа! Будто, на прощание так и сказал:

– Дорогой товарищ! Смотри на солнцу! Я своё партейное слово сдержу! Через два часа, от силы три, твой пинжак с накладными карманами будет висеть у тебя на плячах, а через месяц Анастасия Землякова будить комсомолкой! – сказал, да и прямиком двинулси к Насте Земляковой. Взял с собой крест золотой, завернул его в тряпицу, сунул под рубаху да и идеть. А зачем он крест с собою взял – загадка! Все уж потом гадали: ну для чего он его взял? Не на проповедь жа шел! Поп нашелси! Ага! И вот! Идёть, мечтаить, причмокываить, разныи картинки сабе приятные в голове мулюить! Дескать, щас обротаю! А почему он так был уверенный, что серцу её покорить? Была причина.