Иосиф - [53]

– Я тут закончила курсы швеи-мотористки. Сама шью рукавицы теплые, с тремя пальцами. Мне эта работа даже нравится. Вот отсижу, обязательно куплю себе машинку.

– Вишь как? – опять слово взял Ляксаша. – Как там, Димитривна, говорится: не было несчастья так… как там дальше?

– Не было бы счастья, да несчастья помогла, – поправила мать.

– А вот ведь, как умно сказали! Как умно! Не было бы … ага… несчастья… И что я хочу у тебя, Димитривна, спросить, я вот не пойму? Она таперича – специалист?

– Специалист, Ляксаша, специалист.

– Как-как она таперича будет называться?! Швея…

– Швея-мотористка.

– Во-о, как, Палыч! Мотористка! Ты жа тожа по моторам! А тут – швея да ещё – мотористка! – заважничал Ляксаша. – В хуторе у нас таких и прохфессий нету, а? Во-о, как… Ну, заканчивай, Димитривна, – Ляксаша опустил голову и посерьёзнел.

– Ну, вот и всё! С горячим приветом и массой самых наилучших пожеланий – Катерина. – Мама поправила очки – И ещё приписка:

– Вот только я никак не пойму. Полтора года тут сижу и думаю, и никак не пойму. Меня же бабки на Маркиных хотели убить. А на суде? Когда они пошли к судье, я подумала, что это они идут меня убивать, а они? Почему они мне простили? Не пойму.

Мать прочитала письмо и молча передала его в руку Ляксашки. Тот аккуратно по старым складочкам сложил его и засунул в свои широченные галифе. Возникла короткая пауза, которую с тяжелым вздохом нарушил сам Ляксаша:

– Глупая дитё! Молодая, вот и не понимаить. О-хо-хохо-хо-о!

Отец будто ждал этой фразы:

– На, Ляксаша, – он приподнялся с кровати, сунул тапочки. – Тут три пары. И внучке, и дочери, и табе. Но, чтоб слив мне больше не носил. Принесёшь ещё раз – обувку не дам! Сурьёзна говорю табе! Понял?

– Понял, понял, – Ляксаша зашмыгал носом и прижал тапочки к груди.

– И ещё, на, возьми! Тут сала, – отец сунул гостю завёрнутый в газету кусок сала, который он принёс вместе с тапочками из своего кабинета. – У нас сала много! Возьми, возьми и иди, а то у меня делов – о-о-о! Уж не серчай…

Негрубо, но как-то по-свойски и активно отец выпроводил Ляксашу. Когда мать проводила его за ворота и возвратилась в хату, я поумничал:

– Вот, пап, как вовремя ты сало ему принес! А человек нуждался!

– Охо-хо! – вздохнула мать. – Да он, сынок, с этим письмом весь хутор обошел!

– А к нам второй раз приходить! И мать эту письмо второй раз уж читала, – добавил отец.

Щекотала ласточка…

Другу Тане Куликовой – Филипповой посвящаю эту главу!

Признаться, засиделись мы с дядей Серёгой на Кулиновской плотине! Хоть клевало бы! И история с Катериной будет незаконченной, если мы не услышим песню от него, управляющего. А поют у нас, как вы все поняли, – славно! Но до сольного дяди Серегина выступления произошло событие, которое я просто обязан описать!

Поплавок мой из веника на самой любимой удочке нырнул! О-о, он всегда погружался в ненужный момент. Стоило только отвлечься, как он тут же уходил под воду. А тут такие страсти про Катерину! Они поглотили всё наше внимание. Мы с братом, можно сказать, открыв рты, принимали все взмахи и всплески больших рук, охи и ахи дядисерёгины, до тонкости изучали его морщины и складки на лице! И, конечно же, постигали силу и глубину его ранимой души! До поплавков ли тут!.. Да и первым пропажу поплавка заметил сам рассказчик.

– А иде твой поплавок из веника? – спросил он.

Обычно я брал с собой три удочки длинных и ещё одну короткую с тем самым поплавком, который нырнул. Не помню, сколько лет я пытался расстаться с этой короткой удочкой. Каждый раз перед выходом на рыбалку сознательно не замечал её, но в последний момент почему-то прихватывал коротышку. И каждый раз она оказывалась самой везучей. А ещё я замечал, что поплавки в рыбацком счастье играют не последнюю роль, и что самые везучие мои поплавки были из маминых веников. Когда я приезжал в отпуск, мать прятала от меня новые веники, а если я начинал собираться на рыбалку, на моё обозрение на крылечке она выставляла старый какой-нибудь, уж почерневший от дождей и снега, с одной чахлой веточкой ни-ку-да не пригодный, которым даже пауков не напугаешь! Вот из целых ещё прутиков я и выгадывал себе поплавки. А вчера Вовка с великой радостью, как папуасу, надарил мне всяких разноцветных поплавков, которых я терпеть не мог, но вынужден был принять цветастые подарки, раскланяться и прицепить их, чтобы не обидеть брата. Артист всё же, со званием! Я даже помню, что купил он их – сам говорил – будучи на гастролях в Житомире. Ну, а я служил под Житомиром! В Бердичеве! В общем, выходила какая-то тесная связь непонятно чего! И когда сегодня мы уже шли с ним на рыбалку, он их так расхваливал, так расхваливал, будто сам их сконструировал и произвёл!

Вова всегда к рыбалке готовился тщательно, не то что я. Он заранее, на тех же гастролях, покупал себе модные в то время телескопические удочки, снасти приобретал –новейшие! Крючочки он вязал особыми морскими узлами, грузики проверял в самой большой кадушке, в которой родители на зиму солили огурцы. Летом же отец вытаскивал бочки из погреба и заливал их водой. Чтоб не рассохлись! А вчера в небольшом, кишащем живностью отцовском дворе, среди петухов и кур с цыплятами, инюшек, индюков и индюшат, котов, кошек и котят, индоуток, «индоутов»… и мелких собачек, брат умудрился сделать несколько холостых забросов. Испытывал полет огромного цветастого поплавка с грузиком! Того самого, который чуть было не убил славную белорыбицу… И во время испытания мама осторожно заметила: