Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой - [84]
Как я уже отмечала, Толстой предсказал политическую победу зла в XX веке, вытекающую из принципа насилия, «поиска врагов» и кровавой борьбы с ними. Но он не мог даже вообразить возвращения истории в людоедские времена, когда бытовая и религиозная неприязнь может вылиться в явление Холокоста. В том аду досталось всем славянским и неславянским народам. Но еврейский вопрос не исчез даже в адских условиях. Именно этот факт наглядно демонстрирует принципиальную ограниченность, хотя и очень симпатичных, но по большей части головных фантазий, о всеединстве и всемирном братстве В.С. Соловьева и Толстого.
Теперь обратимся к одному из важнейших художественных текстов Толстого, раскрывающему принципиальную позицию Толстого по национальному вопросу. На примере повести «Хаджи-Мурат» попытаемся раскрыть его гуманистическую позицию, специфику национальной идентичности, оппозицию войны и мира, определение сути человеческого достоинства.
Толстой принадлежит к тем немногочисленным писателям, для которых тема войны: жизни и смерти человека на войне, образа военного, диалектики войны и мира являлась центральной не только в художественном смысле, но была биографически-близкой и принципиально важной с точки зрения жизненного мира человека. Все творчество Толстого «циклизируется» (термин Ю.Н. Тынянова) кавказской темой[333]. Кавказская тема «Хаджи-Мурата» совпала с обострением национального вопроса в России и Европе, повлиявшего на грядущие события Первой мировой войны.
В 1900 г. Лев Толстой, отстаивая учение о ненасилии, теоретически и практически борясь за права людей на мирную жизнь, прозорливо написал об истинных причинах любых войн и тотального озверения человечества на всех континентах: «Взаимная враждебность народов и государств достигла в последнее время таких удивительных пределов, что, несмотря на то, что нет никакой причины одним государствам нападать на другие, все знают, что все государства всегда стоят друг против друга с выпущенными когтями и оскаленными зубами и ждут только того, чтобы кто-нибудь впал в несчастье и ослабел, чтобы можно было с наименьшей опасностью напасть на него и разорвать его. Все народы так называемого христианского мира доведены патриотизмом до такого озверения, что не только те люди, которые поставлены в необходимость убивать или быть убитыми, желают или радуются убийству, но и люди, спокойно живущие в своих никем не угрожаемых домах в Европе, благодаря быстрым и легким сообщениям и прессе, все люди Европы и Америки – при всякой войне – находятся в положении зрителей в римском цирке и так же, как и там, радуются убийству и так же кровожадно кричат: “Pollice verso!” (Толстой, 90, 431).
Пацифизм и антимилитаризм Толстого стали практическим продолжением и развитием его художественных и творческих идей, созданных им смыслообразов войны и мира на протяжении всей творческой биографии.
Кавказ сыграл ключевую роль не только в динамике художественных образов, но и в жизни писателя. Уже в ранней молодости он вполне романтически добровольно избирает этот мир, непохожий на салонную культуру русских столиц и ищет себя в нем. Поведение молодого Толстого – сорт романтических порывов, руссоизм по преимуществу. По ходу изложения отметим, что, по воспоминаниям современников, в конце жизни, собираясь уйти из дома и найти покой в чужой земле, Толстой также рвался на Кавказ. Это желание не сбылось, что не удивительно в контексте известных обстоятельств его трагического ухода и смерти. Но очевидно, пусть и в мечтах, в конце жизни он хотел вернуться к истокам – в то пространство, о котором он много думал последние пятьдесят лет своей жизни, работая над повестью «Хаджи-Мурат» (Толстой, 35, 583–666)[334].
Эта повесть – сгусток его философии жизни. Именно на Кавказе была определена важнейшая специфика его тем, представленных как сложная амальгама пересечений двух базовых смыслообразов, им навеянных, – война и мир, ставших основополагающими принципами описания Кавказа, его народов и их жизни.
Если вначале 50-х гг. молодой Толстой еще весьма описателен в своих кавказских рассказах («Рубка леса», «Казаки», «Набег»), и романтизм войны, однозначное противопоставление войны миру, как двум диаметрально противоположным мирам, явно присутствует в них, то «Хаджи-Мурат» – вершина целостного мировоззрения художника и философа. Это произведение о войне и мире, имманентно связанное с национальным вопросом в Российской империи.
Польша и Кавказ оказались «зеркалами» отражения политики и логики европоцентристского сознания Российской империи: Кавказ должен быть покорен более «развитым» народом, пришедшим просветить и развить «отсталый дикий» народ. Одновременно шло угнетение Польши, но уже за то, что была по-европейски образованна и значительно более развита, чем Россия, причем следовало стереть даже память о ее просветительски-миссионерской деятельности в России на протяжении нескольких веков взаимодействия. То есть Кавказ покоряем за непросвещенность и восточную дикость, Польшу – за то, что просвещена и по-европейски образованна. Желаем быть «Европой» для Кавказа и не желаем быть «Кавказом» для Польши. Этот феномен является демонстрацией «маятника бинарного сознания» – того своеобразного способа самоидентификации, который был характерен для русской интеллигенции и для российской имперской политики в постоянно меняющемся мире. Его специфика была описана нами ранее. Проявление этого «механизма» идентификации было прекрасно уловлено в критическом осмыслении Толстым.
