Инструмент - [11]

— Это мое второе имя. Полностью я Роберт Янси Лукас. Родители моей матери южане, поэтому меня и назвали Янси. Когда я был маленький, ребята решили, что Янси — это Янки, так я и вырос с этим прозвищем. Сначала Янки, потом Янк.

— Надо придумать что-нибудь поинтереснее, — сказал Сид Марголл. — Почему вы до сих пор зовете себя Янк?

— У нас в городе был еще один Роберт Лукас, не родственник. Примерно того же возраста, что и я. А меня никогда по-другому и не звали — только Янк Лукас.

— Не подходит вам это имя, — сказал Сид Маргот. — С таким именем только на тромбоне играть.

— Может быть, но я к нему привык, и у меня есть причины сохранить его.

— Имя как имя, я не против, но надо что-то придумать, почему вас так зовут. Вы из Пенсильвании. Шэмокин от вас близко? У меня там двое дядек, у них магазин мужского белья и галантерея. Могу устроить вам полдюжины рубашек по оптовой цене. Та, что на вас, знавала лучшие времена.

— Нельзя ли без личных выпадов? — сказал Эллис Уолтон.

— Я его прощупываю, изучаю его реакции, а вы меня все время перебиваете. По-моему, чувство юмора у Янка есть. Ну, допустим, шепну я какому-нибудь репортеру, что у него есть чувство юмора. Они все будут приставать к нему с расспросами, а он вдруг возьмет да взорвется. Вы работали в газете, Янк. Сами знаете, там любят выложить о человеке всю подноготную.

— Мне больше приходилось брать интервью у похоронных дел мастеров и тому подобной публики. Газета выходила раз в неделю, и единственное, что нас интересовало, — это имена. Списки тех, кто несет гроб. Кто придет на ужин, который дает церковь. Кое-когда пожар случится, автомобильная катастрофа. Приезжих знаменитостей редактор оставлял себе.

— Вот теперь поезжайте туда, и он будет брать интервью у вас.

— В этом я сильно сомневаюсь, — сказал Янк Лукас.

— Да? А что такое? Какая-нибудь трагедия?

— Он мой бывший тесть, — сказал Янк Лукас.

— Бывший. А сейчас вы женаты, Янк?

— Нет.

— А что это говорят, будто вы мыли посуду в кафетериях? Уборщиком были? Это правда?

— Самая что ни на есть.

— Назовите мне две-три таких забегаловки. Не сейчас. Потом. Где вы жили?

— В районе Челси.

— Мы напишем, в Гринвич-Виллидже, — сказал Сид Марголл. — На вкус нашего среднего читателя Челси недостаточно колоритно.

— Но я жил именно там.

— Да, из этого района есть выходцы. Самая оголтелая шпана. Но кто о них слышал в Шэмокине, штат Пенсильвания? Там понятия не имеют, что есть такой Челси, а вот про Гринвич-Виллидж все наслышаны. Вы белобилетник — из-за полиомиелита. А что, если мы скажем, что вы служили в торговом флоте? Не служили, нет?

— Я даже на Стейтен-Айленде никогда не был.

— Мне бы хотелось дать вам такую био, чтобы все редакторы на нее кинулись. Мойщик, уборщик — на это они клюнут, но этого мало, надо что-то еще.

— Я не подходящий объект для художественных очерков.

— Кому вы это рассказываете! Да у вас даже вид самый заурядный. Типичный англосакс. Ну, скажем, преподаватель литературы в старших классах. Нет того, чтобы оказаться убежденным пацифистом или ходить в бородатых педерастах! Трудно с вами, Янк. Хобби какое-нибудь у вас есть?

— Нет.

— Та девка, что говорила, будто знает вас… Намекала, что вы с ней путались. Вы бабник?

— Не отказываюсь, когда случается.

— Не будь это Зена Голлом, я бы расписал ваш роман с исполнительницей главной роли. Но ревнивец Пэйн такого не потерпит. Эллис, представляете себе, какой был бы подарок для всех, если бы Янк действительно завел роман…

— Нет! И не думайте! Вы что, хотите все нам загробить, еще до того как мы подпишем контракт? — сказал Эллис Уолтон. — С ума вы сошли, что ли?

— Я только стараюсь, чтобы вы не зря платили мне деньги, Эллис, — сказал Сид Марголл. Но он долго не сводил глаз с Янка Лукаса, все еще не расставшись с мыслью о Зене Голлом. — А что, если я подсуну безымянный материал, ну, например, этой Килгаллен. У нее много их в работе. Подождите, Эллис, подождите. Я иду к Килгаллен и говорю ей: «Слушайте, Дороти Мэй, могу вам кое-что предложить. Только вам. С дальним прицелом. Пока что выпускайте этот материал, а настанет время, я вам выложу полностью, пока другие не разнюхали». Она может клюнуть. Прежде всего будет гадать, про кого это, прикинет, с кем я связан. Узнать ей непременно захочется, но я скажу: «Вот мои условия, иначе я не играю». Может, клюнет, может, нет. Если нет, я потерял только пять минут времени. Но вероятнее всего, клюнет, потому что сообразит — если она откажется, я найду других. Так что, допустим, клюнула. Дальше эта Килгаллен публикует безымянный материал, до такой степени безымянный, что он подойдет ко многим в театральном мире. Потом я подкидываю ей чуть побольше — говорю, что у нового талантливого драматурга Янка Лукаса есть сердечные дела.

— Вы только послушайте его! Какая ерунда! — сказал Эллис Уолтон.

— С кем — молчим. Ни малейшего намека. Но что, если Янк и Зена сойдутся? Ничего невозможного тут нет. К тому времени — скажем, месяца через два, через три — я допускаю такую возможность. Вполне допускаю. Янк человек порядочный, а для Зены такое в новинку. Особенно — порядочный, да еще с талантом. Порядочные в общем-то талантами не отличаются. Лицо утром сполоснут, вот, пожалуй, и весь их вклад в культуру. Но Янк порядочный человек и к тому же придумал слова, которые ей надо произносить в новом спектакле. Насколько я понимаю, Янк, вы с Зеной не знакомы. Видели ее только в работе. Так вот послушайте, что я вам скажу. Зена Голлом хороша не только на сцене, Янк, и не верьте тем, кто говорит наоборот. Она, может, и дура-баба и вы вряд ли захотите жениться на ней. Но я обещаю покормить вас хорошим обедом в ресторане «Колония», если вы рано или поздно не ляжете с ней в постель… Вот тогда-то я и пойду к Килгаллен и все ей выложу как есть.