Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии - [36]
Характер воеводы дает основание предположить насильственное обращение непокорного протестанта, тем более что 1654 г. — время массовых перекрещиваний. Всесильный Пашков мог просто заставить креститься упорствующего в кальвинизме ссыльного. Однако принятое Вильямом имя свидетельствует, что иностранец сделал выбор вполне обдуманно и действительно нашел общий язык и сблизился с правителем острога. При крещении Вильям Барнсли взял отчество Пашкова — Афанасьевич. (Аналогично в 1651 г. поступил полковник Александр Лесли, сменив не только имя, но отчество во время обращения. Шотландский дворянин стал зваться «Ильич», от имени крестного отца — Ильи Даниловича Милославского.) В результате воевода заменил крестнику кровного отца. С момента обращения англичанин поменял «семью».
Все это говорит о том, что Вильям Барнсли осмысленно строил новую систему связей и достаточно рационально подошел к крещению. Изменение веры явилось первым шагом в его продвижении. Безусловно, взаимоотношения между крестником и восприемником были необыкновенно важны в христианской системе ценностей (очевидно, не только православной). Крестный отец перед Богом нес ответственность за дальнейшую судьбу человека, которого во время таинства он принимал под свою защиту. Крещение устанавливало прочные контакты и формировало систему патроната.
В иноземческом сообществе Вильям Барнсли всегда находился в кругу семейного клана. Узы родства означали значительно больше, нежели личные симпатии и привязанности и тепло семейного очага. Западноевропейские предприниматели[304] строили прочные коммерческие отношения на семейных связях. Недопустимость перетекания капитала в чужие руки определяла выбор браков. Проблема наследства требовала заключения союзов в рамках одного круга. Компаньоны стремились породниться друг с другом, даже служащие компании чаще всего принадлежали к семье владельца. В результате внутри одной финансово-торговой корпорации все участники, как правило, являлись родственниками. Там, где действовал капитал, обязательно учитывалось родство, и русское купечество исходило из аналогичных принципов. Традиции семейного предпринимательства были в равной мере характерны для российских коммерсантов. (Примером может служить клан Демидовых[305].) Но вопросы династического преемства являлись актуальными и вне купеческой среды. Повышенный интерес к степеням родства был свойствен всем стратам, располагавшим значительным имуществом и небезразличным, соответственно, к проблеме перехода состояний. В первую очередь это относилось, конечно, к дворянскому сословию (Барнсли, как известно, и все родственники этой семьи в России принадлежали к «новым дворянам» — коммерсантам). В дворянском обществе, наряду с богатством, определяющими при построении союза являлись вопросы родовитости. Образовавшиеся в результате браков союзы составляли придворные партии. В аристократической среде группировки складывались с учетом родства. В России такого рода корпоративность приняла форму местничества. Взаимоотношения внутри русской знати базировались на иерархическом принципе, который место отдельного человека определял положением его рода. Соответственно, члены одной фамилии всегда поддерживали друг друга. Получение воеводских должностей, например в Сибири, происходило с учетом родственных связей[306]. В сибирском воеводском управлении исследователи усматривают наличие жесткой «клановой системы»[307].
В целом корпоративность по родственному принципу видится универсальным принципом формирования в рамках одного сословия определенных групп. «Паутина родственных связей»[308] опутывала не только мир сибирских воевод, иноземческое и русское торговые сообщества, дворянские роды, но и все русское государство. Общество того времени базировалось на семейных связях (очевидно, как и в Западной Европе). В свой круг допускали лишь родственников. Причем помимо кровного родства действовали (но очень трудно прослеживаемые по источникам) связи, создаваемые церковными таинствами. Любая группировка была тем прочнее, чем большее число ее участников приходилось друг другу крестниками и т. п., а все вместе они являлись членами одного прихода.
Превращение Вильяма Барнсли в Андрея Барнешлева в момент таинства не повлекло перемены в общих подходах к окружающему миру. В русском обществе новообращенный стремился воспроизвести привычную ему систему связей. Конечно, иностранец, войдя в русское общество, не мог исходить из уз кровного родства. К православным родственникам относились в далекой Москве лишь стольники Деремонтовы, не определявшие его судьбы. Андрей Барнешлев создавал иной круг, на который мог бы опереться. Достичь его он смог при помощи православных таинств (крещения, брака). Кровные узы заменили «перекресту» духовные, освященные церковью. Первым патроном Андрея Барнешлева являлся восприемник. Как и прочие новообращенные, англичанин рассчитывал на покровительство крестного отца. Действительно, именно А. Ф. Пашков провел столь удачное верстание пешего казака в «дети боярские».
