Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии - [126]

Джон Барнсли, религиозный и «торговый» диссидент — пуританин, не принадлежавший к знаменитой Московской компании, создавал родственные связи не по этническому, а по конфессиональному признаку. Он стремился породниться в России не с соотечественниками, а с другими богатыми кальвинистами. Очевидно, что при выборе супругов для дочерей Джон Барнсли руководствовался как достатком, так и ревностным служением кальвинизму. Доротея Барнсли была замужем за гамбуржцем кальвинистом Петром Марселисом, Елизавета Барнсли стала женой богатого голландского купца кальвиниста Хармена Фентцеля. Дочь Анну Джон Барнсли выдал за французского барона (наиболее вероятно, гугенота), Пьера де Ремона.

В результате создания этих межэтнических, но моноконфессиональных браков, в которых все супруги — столпы кальвинизма, сформировалось определенное сообщество. Одновременно сложилась семья, религиозный приход и торговая корпорация. Появление подобного союза обеспечило стабильность и создавало базу для достижения финансового успеха. Семейный капитал традиционно являлся основой ведения дел коммерсантов Западной Европы и России. Однако торговый союз, основанный, помимо родственных связей, на вере (точнее, принадлежности к одному приходу), оказывался еще более устойчив. В таком случае члены одной компании приходились друг другу не только родственниками, но и единоверцами — соприхожанами. Нарушить купеческую клятву, скрепленную родственными обязательствами, а также единым для всех участников сделки духовным отцом, было сложнее, чем иную другую. Таким образом, прослеживается теснейшее переплетение внутренней религиозности и коммерческого успеха. Не случайно, семейный клан Барнсли — Фентцель — Марселис принимал активное участие в устройстве лютеранской, а затем и кальвинистской кирх. Безусловно, что представители семьи-прихода-корпорации в России ревностно держались своей веры. Купец Барнсли предпочел уехать из России, но не отступиться от воззрений.

Другой пример — семьи фламандских реформаторов Эйлофов (в России их называли Ильфовыми) — показывает, напротив, социальные последствия изменения иноземцами веры. На истории этого семейного клана возможно выяснить, что теряли и что приобретали иностранцы при вступлении в русскую церковь.

Очевидно, что для западноевропейского купечества принятие православия было равносильно финансовой катастрофе (почему так яростно и противился этому Барнсли). Изменников веры отторгало иноземческое землячество и вместе с этим лишало кредитов и других форм поддержки. Для успешного ведения торговых операций был необходим постоянный приток западного капитала, который, безусловно, прекращался после обращения. С принятием православия фламандскому купцу Даниэлю Эйлофу пришлось полностью изменить образ жизни. И это касалось не только ментальных, культурных и бытовых установок. Сменив веру, он многое потерял как купец и вынужден был значительно снизить масштаб и поменять сферу торговой деятельности. Даниэль Эйлоф должен был приспосабливаться к условиям, в которых оказался, и искать новые виды деятельности. Он смог организовать дело, доступное русским (а он и стал «русским» после обращения). Способом интеграции был выбран переход из обладателя корабля на Белом море и совладельца нидерландской компании в хозяина солеварни. Добыча и продажа соли были выгодны, но совершенно несопоставимы с доходами от морской торговли с Западной Европой. Как следствие, переходы западноевропейских купцов в православие единичны.

Вступление в русскую церковь было почти невозможно и для западноевропейских врачей. Личный доктор Ивана Грозного Иоганн Эйлоф (подвизавшийся одновременно и на купеческом поприще) не изменял вероисповедания. Можно усмотреть причины отсутствия давления со стороны русских властей. Предоставленная лекарям свобода веры могла быть вызвана несколькими обстоятельствами: боязнью пагубных последствий для здоровья государя любого, пусть и скрытого нажима, а также самой невозможностью занятий, граничащих с магическими действиями, для православных.

Со стороны самих врачей настойчивое желание удержать веру было связано с целым комплексом причин. Традиционно они относились к одной из самых обеспеченных групп иностранцев в России и, кроме того, наиболее образованных. Сочетание данных факторов определило высокую религиозность царских медиков. Как и купцы, они неизменно являлись старостами кирх. Оставаясь инославными, врачи (как и прочие иностранцы) сохраняли право отъезда. Большинство из них не стремилось остаться в России. Быть может, в этом сказывались и трудности создания врачебной династии. Потомки медиков не могли продолжить род занятий главы рода, находясь лишь в России. Необходимой оказывалась отправка наследника для получения образования за границу. Но подобная практика для рассматриваемого периода оставалась редкостью и, в силу неясных причин, нечасто оказывалась успешной (получившие за границей диплом дети иноземцев далеко не всегда становились в России врачами).

Врач был не в состоянии передать свою профессию детям без их отъезда за границу.