Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии - [128]

Таким образом, русское общество можно рассматривать толерантным по отношению к западноевропейцам лишь в ограниченном временном периоде. Однако более протяженный временной срез — время жизни нескольких поколений — показывает, что представители иностранного рода, оставшегося жить в России, в подавляющем большинстве случаев приходили в русскую церковь. Срок удержания семьей западного христианства ограничивался столетием. Поэтому община западноевропейских протестантов не превратилась в религиозное меньшинство Российского государства.

Безусловно, толерантность властей имела свои пределы. Даже последователи реформационных течений из Западной Европы, обладавшие максимальной свободой вероисповедания, не всегда могли воспользоваться преимуществами своего положения. Русское правительство и в отношении имеющих разрешенные кирхи протестантов действовало зачастую нетолерантно. С точки зрения русских властей было предпочтительней принятие западноевропейскими специалистами православия. В таком случае использование в России их знания и опыта не угрожало бы устоям веры. Опасность, исходившую от инославных, возможно было уничтожить превращением иноземца в «русского», т. е. члена московской церкви. Одним из способов ограждения православных от западных христиан оказывалось перекрещивание.

Исследование смены веры подводит к изучению проблемы культурного пограничья, стирания грани между «своими» (русскими) и «чужими» (иноземцами), процесса перехода от замкнутости к ассимиляции, от стремления сохранить свою веру к идее перекрещивания.

Реконструируемые биографии позволяют воссоздать механизмы обращений, распространенные в русском обществе этого периода. По сравнению с Западной Европой, где на протяжении XVII в. полыхали религиозные войны, в России отсутствовало явное конфессиональное преследование по отношению к протестантам-западноевропейцам (гонений не существовало и на западноевропейских католиков, тем не менее полной религиозной свободы они, безусловно, не имели). Но русские власти обладали целым арсеналом способов воздействия на инославных, выбравших местом пребывания Российское государство. Безусловно, правительство принуждало иноземцев к обращению.

Особенностью Российского государства этого периода было подчеркнутое отсутствие миссионерства среди иммигрантов-христиан. Отмечался отказ от диспутов; не появилось миссий, ставящих целью катехизацию западных христиан. Но миссионерство как практика существовало. Прозелитизм проявлялся в отработанной системе мер, деятельно подталкивавших иноземцев к обращению. Эти меры скрытого, но эффективного воздействия приводили к тому, что представители родов, оставшихся в России, постепенно переходили в православие. Чем дольше находилась здесь семья иностранцев, тем больше становилась вероятность обращения.

История семьи Барнсли с наглядностью показывает, что за время жизни в России иностранцы попадали в законодательные ловушки, порожденные несоответствием русской и европейской систем права. К числу расхождений юридических норм относились действовавшие в России запреты на смешанные браки, выход из православной церкви, выезд из страны. Различная трактовка подданства и порожденная этим закрытость границ; перекрещивание христиан; как и право государя самому определять супругов для новообращенных — все это воспринималось западноевропейцами и деспотизмом, и ксенофобией. Внешне толерантное законодательство в индивидуальной судьбе иностранца могло реализоваться совсем иначе. Сквозь призму собственного опыта разные люди характеризовали степень веротерпимости русского общества прямо противоположно. Определенная доля иноземцев не пострадала на религиозной почве, что давало основания многим иностранным авторам говорить о России как стране благоденствия для европейских протестантов. (Об этом, в частности, первоначально писали Карлу I родственники Анны Барнсли.) Среди упомянутых в работе иноземцев наиболее благополучно в конфессиональном плане протекала жизнь Петра Марселиса и членов его семьи. Никто из представителей клана Марселисов не пострадал на религиозной почве. Но взгляды о русской толерантности не подтвердили бы иностранные офицеры, высланные в Сибирь, как и Анна и Вильям Барнсли.

Судьба Анны Барнсли служит самым ярким примером обращения под принуждением: англичанку трехкратно погружали в реку под ее непрекращающиеся проклятия. Прямое воздействие — насильственное крещение — крайне редко применялось в России (оно было воспрещено церковным каноном), но, как явствует из биографии Анны Барнсли, существовало. Безусловно, массовый характер носило обращение военнопленных (что видно на примере Станислава Вольского), в большинстве случаев — вынужденное.

Применялись и иные жесткие методы воздействия — судебное разбирательство и угроза исполнения приговора. Перекрещивание людей, просивших о вступлении в русскую церковь на дыбах, из тюрьмы или ссылки, трудно охарактеризовать искренним. Мотивом в таких случаях являлось стремление прекратить наказание. Следует отметить, что и в подобных ситуациях обращение мыслилось добровольным.