Инквизитор. Охота на дьявола - [109]

— И вы сняли одежду с де Гевары и надели ее на Пьянчужку! — невольно воскликнул Бартоломе.

— Да, святой отец, — удивленно произнес старик. — Именно так оно и было. Лопе сказал: «Обманем сеньора! Покажем ему покойника, получим деньги, а того парня продадим пиратам. Таким образом, у нас будет двойная выгода, и грех на душу не возьмем». Мы посовещались и согласились с ним. Потом Лопе взял Пьянчужку за волосы и разбил все лицо об окованный железом край сундука, куда мы его положили. Теперь Пьянчужку и родная мать не узнала бы. Де Гевару мы раздели, связали, заткнули ему рот, так, на всякий случай, он в себя еще не пришел… Его одежду мы натянули на Пьянчужку… Святой отец, я никогда не забуду эту ночь! Представьте себе, в одной каюте лежит покойник, в другой — связанный пленник. Мне казалось, всем вокруг ясно, что на бригантине собрались преступники, словно на мачте был поднят флаг с надписью: «Здесь находятся убийцы!» Мы пугались каждого звука, каждого всплеска воды… Часа через два на бригантину прибыл брат пленника. Лопе показал ему мертвого Пьянчужку. «Хорошо поработали, ребята, — сказал он. — Однако здорово же вы его отделали!» «Мы старались», — усмехнулся Лопе. «Ну-ка, — распорядился де Гевара, — разденьте его!» Мы переглянулись, но подчинились. Второй раз за эту ночь я раздевал труп! Де Гевара бросил нам узел с одеждой и велел надеть ее на покойника. «Теперь, — велел он, — бросьте его в шлюпку и везите обратно на берег». Мы возмутились. Мы сказали, что проще выйти в открытое море, а затем выбросить труп за борт. «Делайте, что вам говорят! — заорал де Гевара. — Ваше дело повиноваться, а не рассуждать». И снова мы перевезли покойника. Опять мои руки прикасались к холодному, мертвому телу… Мы доставили Пьянчужку туда же, где нашли его. Потом де Гевара велел нам троим, мне, Санчо и Педро, отправляться назад на бригантину и сидеть тихо, а Лопе, как самого сообразительного, послал в таверну, наказав ему объявить, что он нашел утопленника, и поднять тревогу. Судя по всему, Лопе справился с поручением, как надо… А утром мы собрали остальных наших товарищей-моряков и подняли паруса. Признаюсь, никогда я так не радовался, когда родной город исчез из вида… Но долго еще мне снились выныривающие из воды покойники. Лопе, Санчо и Педро, я думаю, чувствовали себя не лучше… Так мы и называли эту ночь — Ночь трупа, или Ночь-с-трупом. Педро и Санчо в этом же году расплатились за содеянное: оба умерли от кровавого поноса. Лопе Длинный переселился в Валенсию, от греха подальше… Здесь остался лишь я… вместе с угрызениями совести… Хорошо это или плохо, только в городе и в самом деле поверили, что один из братьев де Гевара утонул. Виновника не нашли, а может, и не искали… В общем, никто не мешал мне жить, кроме собственной совести…

— Что же вы сделали с пленником? — спросил Бартоломе, хотя хорошо знал ответ.

— Мы продали его мавританскому торговцу, который направлялся в Алжир. Бедняжка! Может быть, ему лучше было бы умереть! А я… Я, как мог, старался загладить свою вину и жить честно! Я никого не убивал, святой отец, не убивал! И, если не считать зуботычин, которыми я иногда награждал своих матросов, я никогда больше не подымал руки на человека! Могу ли я надеяться на прощение, святой отец?

— Не волнуйся, — попытался успокоить Бартоломе умирающего. — Знаешь, все обошлось… Пленник алжирцев жив и здоров, он возвратился на родину… Виновного вот-вот настигнет суровая казнь… Уже настигла.

Однако слова инквизитора неожиданно произвели на старика совершенно иное впечатление.

— Настигла! Настигла расплата! — прошептал он. — Божий суд справедлив! И я тоже должен был расплатиться за свой грех! Уже заплатил… А может, то, что я переживаю сейчас не идет ни в какое сравнение с тем, что ждет меня на том свете…

— Говорю тебе, все обошлось! — Бартоломе даже рассердился. — Человеческую душу ты не загубил! Грех твой, конечно, тяжел, но ничего непоправимого не произошло!

— Слава Богу! — вздохнул старик.

Он ненадолго замолчал и вдруг с тревогой спросил:

— Откуда вы знаете? Вы меня обманываете! Вы, наверно, просто хотите меня утешить!

— Неужели ты думаешь, что в такой момент я мог бы сказать тебе неправду?

— Он жив? Это действительно так?

— Он жив, Алонсо. Он много выстрадал, это правда, но он жив! И он свободен!

— Слава Богу! — повторил старик.

— Отпускаю тебе грехи твои, сын мой, — торжественно произнес Бартоломе. — In nomine patris et filii et spiritus sancti. Amen[27].

Старый моряк слабо улыбнулся.

— Теперь я умру спокойно, — сказал он.

* * *

Дон Лоренсо де Гевара проснулся задолго до рассвета. Было темно и тихо, только в углу камеры негромко скреблась мышь.

Де Гевара знал: это было последнее утро в его жизни. Он поразился, как он вообще мог заснуть, точнее, ненадолго задремать, в такую ночь. Вероятно, сказались усталость и слабость. Ему оставалось жить еще часа два-три, не более. Скоро за ним придут. И он совершит на виду у толпы свой последний путь, последний путь от тюрьмы, через главную площадь, до кемадеро.

Сперва он думал покаяться, примириться с церковью и тем самым сохранить себе жизнь, но, поразмыслив, понял: он только приготовит себе еще худшую участь; костер заменят пожизненным заключением. Вместо часа мучений он обречет себя на годы, если не на десятилетия, непрерывных страданий. Вместо того чтобы сгореть, он сгниет заживо, и тюремные крысы будут обгладывать его пятки. Нет, это не для него!