Инга. Мир - [34]

— Правильно, — согласился девичий голос, — так и сделаем.

Две руки — смуглая и светлая, поднялись в бледнеющее небо, к покосившейся лунной половинке.

— Мам? Ты спишь?

Рука во сне опускалась, и открывались глаза, прямо перед ними — бледная синева натянутого шелка. Инга поджала ноги и, моргая, приподняла голову.

— Олега? Ты чего? — села, опираясь на руки.

В просвете сетчатого входа маячила темная голова.

— Проснулась? Вылезай. Мне показать надо.

— Да… да, сейчас. А сколько?

— Шесть часов. Давай, я жду.

Инга вылезла из палатки, жмурясь на раннее солнце. Сон не уходил, цеплялся за голову мягкими лапами, обижался. Еще бы спать и спать, утро совсем.

Олега сидел за столом, крутя в руках плеер. Наушники валялись, раскинув тонкие проводки.

— Кофе бы, — Инга уселась на край лавки, — а где все?

— Спят. Гордей на рыбалке. Потом кофе. Ты как, очнулась?

Встал, кладя плеер.

— Мы что, куда-то пойдем? А брать камеру, ну и это, полотенце там?

— Ничего не бери. Полчаса и вернемся.

На берегу стояла мирная и сонная тишина. В гладкой воде торчали далекие лодочки. И вода еще спала, была такой, тайно прозрачной. Так что ступать в нее было немножко странно. Наверное, здорово жить в воде, думала спящая на ходу Инга, окуная в прозрачное босые ноги и таща за шнурки кроссовки, просыпаться перед утром и выходить на песок. Оглядываться. Дышать.

— Туда, — Олега свернул и углубился в подступающие к самой воде редкие кривые сосны, поросшие понизу кустарничком, — тихо, не топай. Молчи.

Инга послушно закрыла рот, и не стала спрашивать. Кралась следом, просыпаясь на ходу. Над головами цвинькали, распеваясь, птицы.

Олега прошел вдоль густой полосы кустов, продрался в узкий проход и свернул снова к берегу. Пригибаясь, встал за огромным кустом шиповника, доцветающего усталыми розовыми цветами, махнул рукой и приложил палец к губам. Инга, подойдя, высунулась было, но он потянул ее за рубашку. И вместе присели на песчаный, заросший травой, пригорок.

— Слушай, — прошептал Олега.

Птичьи голоса пели и говорили, вскрикивали и умолкали. Серьезно проскрежетала сорока, сорвалась с кроны и полетела прочь, распуская черно-белые крылья. А из глубины рощицы приближался негромкий голос, спокойный и ласковый, сначала невнятный, а потом уже говорящий слова.

— До тебя я жил, будто все вокруг в тумане. Ты понимаешь, девочка? И ты изменила меня. Именно ты. Когда я с тобой, я словно совершенно новый человек. И между нами рождается что-то…

Голос усиливался, приближаясь. Инга сидела, очень резко ощущая под пальцами сыпучий песок.

— Ты особенная. Полная неземной силы. И тебе идти рядом, рука об руку со мной, с моим опытом, моей мужской силой. Только тебе.

Олега рядом медленно протянул руку, цепляя ингин локоть. Повернул ее, указывая на просвет в ветвях. Мелькнула совсем рядом мужская фигура, и рядом с ней — тонкая, девичья, в светлом прозрачном платьице. Встали с другой стороны, совсем близко, так что было слышно, как шуршит под ногами песок. И мужское дыхание было слышным, потому что…

Потому что он ее привел, сюда, не просто так, ватно подумала Инга, и медленно разозлилась на сына, еще ничего не понимая. Какого черта? Там, за мешаниной листьев — Петр. В своей щегольской рубашечке и светлых брюках. Обхаживает очередную избранную, опутывая ее теми же сладкими словами, что говорил ей — Инге. Паршиво, и ужасно неприятно. Но хуже то, что ее привел Олега, слушать все это. Почему он? Зачем?

— Я теперь никогда не стану прежним. И ты виновата в этом. Сможем ли мы расстаться? Молчишь. Твое молчание, оно как живая вода. Мне хватает того, как блестят глаза, моя дикая морская нимфа.

Олега отпустил ее руку и встал, набычивая голову и сжимая кулаки. А Петр, еще что-то проговаривая, выпевал комплименты, замирал выжидательно и снова говорил, будто мягко подталкивая голосом. Протянулась за листьями мужская смуглая рука, бережно охватывая обнаженное плечико с татуированной цветной ящеркой. Инга в полуметре застыла, сводя брови и открывая рот.

— Сейчас, — сказал Петр глубоким уверенным голосом, — сейчас, моя Энона, моя нимфа…

— Ах ты, скотина! — ответил из-за куста Олега и рванулся, отшвыривая колючие ветки, — ах ты, старый козел!

— Олег! — заорала Инга, кидаясь следом, — не надо. Ты что?

— Ой! — сказала Нюха-Энона, прижимая к щекам ладони и отступая от хрипящего клубка тел, над которым согнулась Инга, вцепляясь в плечи Олега. Поворачивая яростное лицо, крикнула девушке:

— Да что… стоишь?

— Ой, — повторила та и кинулась сверху, мешая Инге и сталкивая Олега с Петра. Тот извивался, плюясь и хрипя, целил рукой в решительное свирепое лицо парня. Дернул ногой, сшибая противника, и Олег упал навзничь, вывернулся, стряхивая с себя Нюху. Рванулся снова, толкая Ингу в сторону.

— М-михайлова! — заорал Петр, садясь и задирая ногу, чтоб ударить Олега в живот, — ах ты, милиция, я щас, в ми-ли…

— Ага! — Инга отбила его ногу и повалилась сверху, ловя напряженные руки, — скотина, ага, да заткнись!

— О-о-о! — с восторгом пищала Нюха, которую Олег оттолкнул и снова свалился ястребом, на этот раз оттаскивая мать, чтоб не мешала ударить.

Инга вскочила, цепляясь за плечи сына.