Инга. Мир - [32]

— Фу. Устала. Вот тебе шоколад. Ешь и рассказывай. Энона…

— Энона — это нимфа, — повела рассказ внезапная спутница, — она была первая жена Париса. В общем, там все ужасно печально. Он ведь ее бросил. А потом…

— Я думала, ты о себе расскажешь.

Та вздохнула и с удовольствием откусила развернутую шоколадку.

— А я о себе. Он такой прекрасный. И совершенно недосягаемый. Я смотрела-смотрела. С выражением. Ну, вы знаете, как. Вот так вот…

Она прожевала и подалась грудью к коленкам, раскрывая блестящий от помады рот. Захлопала нарисованными глазами. Снова уронила плечики, сутулясь. И откусила еще шоколада.

— А ему совершенно все равно. Будто я человек-невидимка! Я страдала. Да! А после решила тихо уйти, чтоб не мешать его счастью. И ушла. И вдруг тут. Сейчас. Я так обрадовалась! Даже не закончила номер! Мне Абрикос кричит, куда, а ну быстро обратно. А я к нему, прям на руках меня вынесли, поставили, все смеются, хлопают.

— А он?

Скорбно зашуршала в ответ фольга, прошелестела рвущаяся бумага.

— Сейчас, — отозвалась, поспешно жуя, Энона, — вот, да. Он на меня посмотрел, как… как…

— Ну, перестань.

— О-о-о…

Инга секунду подумала и обняла дрожащие плечи. К ее щеке тут же привалилось мокрое лицо.

— Ы-ы-ы, — продолжила Энона. Рукой с шоколадкой вытерла глаз, размазывая черные зигзаги.

— Он мне сказал, я не хочу тебя видеть! Ты! Он так сказал. Ты! О-о-о…

— Ну. Пока вроде ничего страшного, а?

— Сказал, что я… — девушка сделала еще одну попытку и снова прервалась на рыдания. Инга тряхнула ее плечи.

— Ну-ка, соберись. Если не получается, просто доешь шоколад, а? Хочешь, я тебя провожу, где ты там, живешь?

— А топиться? — трагически осведомилась Энона.

— А завтра. Проснешься, умоешься, станешь на человека похожа. Поглядишь на себя, подумаешь, а я красивая. И глядишь, еще поживешь?

— Вы добрая! Но мне нельзя. Я испугаюсь утром. Я решила! Вот. Доем вот.

— Пить хочешь?

— Да, — девушка быстро взяла поданную бутылку. Напилась и, шмыгая, вернула Инге.

— Понимаете, он хороший. Ему просто запретили со мной. У него мать такая. Чудовище. Она ему все запрещает! Потому что я летом, танцую, за деньги. Она забрала его с собой, когда ушла от отца. И теперь издевается. А я… я бы так любила его! За нее тоже-ээээ…

Инга вспомнила, как хотела детскую фотографию Горчика, как маялась тем, что у того украли столько любви, и хотела, дать ему, сколько сумеет. Господи, бедный рыдающий ребенок, сколько ей — шестнадцать, семнадцать? Время идет, а проблемы все те же. Такие же злые и, кажется, нерешаемые.

— А вы. Давайте вы ему скажете!

— Что?

Девушка откачнулась, прижимая к груди руки и глядя на Ингу с восторгом.

— Скажите ему, что вы приехали, за мной, что вы вот — моя мама. И что я его люблю, скажите. А меня забираете. И он никогда-никогда больше. Не увидит.

От нарисованной картины у нее задрожали губы. И она снова привалилась к плечу Инги.

— Детский сад какой-то, — сказала та, — ну подумай сама, вы тут, считай, взрослые, сами, дискотека, ты вот танцуешь, работа, да? И вдруг матери какие-то.

— А он? Почему он тогда? Ему можно, а мне, значит, нет? Я тоже хочу. Только чтоб моя была — прекрасная. И любила. И пусть он знает!

— А твоя где? Настоящая мама где?

— Нету ее. Уехала с экспедицией в Гоби и там пропали они. Вы может, слышали, это пятнадцать лет назад. В газетах писали. И в новостях.

— Нет, — повинилась Инга, — не помню. Извини. Ты значит, без мамы росла?

— Вы скажете ему? Пожалуйста!

— А ты не станешь топиться?

Энона задумалась ненадолго. И вздохнула, расставаясь с прекрасной трагической картиной.

— Нет. Если он узнает от вас, как сильно я люблю, только его. Подожду. Ну, может, потом утоплюсь, если он меня не полюбит.

Голос ее задрожал выжидательно. Инга молчала, обдумывая авантюру. Девочка ей внезапно понравилась и она немножко позавидовала тому, что у них, у обоих, все в полном разгаре. Топиться собралась, вот уж…

— Слушай. Такое дело. Соврать я не смогу. Ну, это долгая история. Если хочешь, приведи его сама. Я подожду. А уж сказать, что ты его любишь, смертельно, и что я еле отговорила тебя топиться, это я сумею. Даже обругать получится, чего он над тобой издевается-то, тоже мне, герой, мамой решил прикрыться.

— Я… то есть я скажу ему, да? Что вы, приехала, скажу, моя мама! И хочет сказать!

Девочка быстро встала, вытирая пальцами краску под глазом. Вытянула руку, показывая за черные головы, на кого-то, Инге невидимого.

— Вот! Он не ушел. Ходит там. Смеется.

— Так веди. Пока не сбежал.

Инга обхватила коленки, и нахмурила брови, улыбаясь. Сейчас нимфа Энона притащит огненного мальчишку, и все сама за нее соврет. А Инге останется только пересказать, как та бежала топиться. Без варенья и шоколада.

Огни за черными силуэтами мелькали и вспыхивали. А девочка уже торопилась обратно, таща за руку нехотя идущего парня. Широкоплечего, с темной лохматой головой.

— Вот, — сказала торжествующе, толкая его к сидящей Инге. А та, открывая рот, молча смотрела снизу.

— Мам? — удивленно спросил Олега, вытряхивая свою руку из пальцев Эноны, — ты чего тут?

— Э-э… — Инга огляделась и снова уставилась на сына.

— Я не понял, — тяжело сказал Олега, поворачиваясь к блестящей страдалице, — Нюха, ты чего снова наворотила? Где мать? Твоя, в смысле?