Инга. Мир - [31]

Под ногу подвернулся камень, споткнувшись, она встала, опуская фонарик и облизывая сухие губы. Как это нет. Он есть. Надо срочно подумать другое. Он, конечно, есть. Но все равно страшно, вдруг он совсем другой. Новый, изменившийся Серый. А еще — вдруг он продолжает жить ту свою отдельную от нее жизнь?

По сторонам тропы, отделенные от ее светлой линии черными травами, забелели плоские солончаки. Днем видно, как чертят их тонкие трещины, а сейчас поверхностью луны укатываются вдаль, к подножию редких сосен, за которыми уже пески Татарки.

Луч фонаря проследил тропу и выхватил из темноты яркую фигуру, всю в каких-то блестках и зигзагах. Инга поспешно опустила фонарь и замедлила шаги. Кто-то идет впереди. Пусть уйдет подальше.

Вспомнив, что собиралась позвонить, вынула мобильник.

— Да, мам, — отозвался Олега непривычно серьезным голосом.

Инга насторожилась, прижимая к уху гладкий кирпичик.

— Ты где? У тебя все в порядке?

— Нормально.

— Олега… я же слышу.

— Сказал нормально. Мы на фаер-шоу. Думал, ты тут.

— Я была. Спать иду. Устала.

— Угу.

— Что? — она переминалась, ругая себя. Мало ли, что у парня, большой уже. Надо бодро попрощаться и отстать. И не могла…

— Олега…

— Мам. Иди спать, ладно? Мы тут будем. Еще пару часов. Ну, короче, ты спи.

Она сунула в карман умолкнувший телефон. Снова обругала себя. И дернулась, описывая лучом фонаря дугу.

— Извините, — сказал совсем рядом невыносимо печальный голос, — у вас, может, есть шоколад?

— Что? — фонарик, наконец, успокоился и уткнулся в девичье лицо, щедро намазанное яркой косметикой, сполз пониже, когда внезапная собеседница захлопала глазами. И еще ниже, чтоб не тыкаться светом в какие-то серебристые лямочки, еле прикрывающие грудь. Ниже переминались длинные ноги в серебряной крупной сетке, босые. На одном бедре цвел нестерпимо блестящий цветок, охватывая ногу голографическими лепестками.

— Шоколад, — пояснила блестящая девушка, — или… варенье какое? Да, варенье. Очень хорошо, если… сливовое. Чтоб синее и сладкое.

— Н-нет. А тебе зачем?

Инга никак не могла рассмотреть в пятне света фигуру и лицо целиком, и убрала фонарик вовсе, чтоб светил в сторону, не ползать же им по совсем рядом стоящей собеседнице. Та вздохнула.

— Мне теперь можно. Все-все можно. А я уже ушла. И получается, без шоколада, да?

— Что без шоколада?

— Топиться, — терпеливо пояснила та и переступила мерцающими ногами.

— То… что? Ты о чем вообще?

Девушка молчала и Инга добавила, с вопросительными интонациями:

— То есть, ты решила утопиться? И хорошо бы перед смертью — шоколада поесть?

— Или варенья. Сливового. Сто лет не ела такого, чтоб черное почти. Мне нельзя было. Видите?

Теплая рука взялась за фонарик рядом с пальцами Инги и направила его на худенькие бедра, обтянутые хитро вырезанным сверкающим купальником, плоский живот и небольшую грудь, остановив луч на худом плече с татуированной ящеркой.

— Ты на диете все время?

— Была. А теперь все можно. Только нету.

Рука отпустила фонарик, он послушно уткнул свет в босые ноги.

Инга нервно засмеялась и замолчала. Прокашлялась. Девушка терпеливо ждала, иногда отмахивая ладонью комаров от лица.

— Погоди. Ну, а зачем топиться-то? Так сразу. Может лучше в магазин, шоколадку. А там поглядишь?

Она неопределенно повела рукой, досадуя про себя, вот же — явно сбежала с дискотеки страдалица, может поднапилась. Мешает страдать тебе, да, Михайлова, сочувственно шепнул внутренний голос. И она покраснела. Фу. Значит, как снимать на камеру их веселье и силу, ты их любишь, Инга. А как утешить страдающего ребенка, так ищешь, куда бы сплавить побыстрее.

— Пойдем…

Она взяла девушку за локоть, увлекая за собой. Снова к городу.

— Да, — сказала та, — хорошо. Мы ведь за шоколадом, да? У меня только денег нет. Ничего нет. И он меня совсем не любит.

— Сам сказал? Или придумала?

— Сам. Я из-за придуманного топиться не стану, — обиделась страдалица, легко ступая босыми ногами и толкая Ингу бедром, чтоб не сходить с узкой тропы, — ой, извините, мы не помещаемся, ой…

— Может, расскажешь пока? А там, на берегу, куплю я тебе шоколадку. Варенье вряд ли. У нас дома такое есть, я тоже его люблю.

Тропа расширилась, рассыпаясь на веер вытоптанных дорожек. Издалека бумкала музыка. А ближе, через полосу полутемного пляжа снова мигали и крутились красные огни.

— К фаерщикам подойдем, там рядом тележка, мороженое и всякие сласти-лимонады.

— Нет! К ним не надо! — тут уже светили фонари, и Инга сочувственно посмотрела на испуганные глаза, обрамленные черными листьями и разводами. Подумала, ну чисто енот-полоскун, кто ж тебя расписал так, несчастье ты.

— Он там, да?

Девушка закивала. Качнулись заплетенные косы, свернутые хитрыми вензелями. Инга огляделась и потащила спутницу к поросшим песчаной осокой пригоркам.

— Тут сиди. Я схожу и куплю. Только смотри, чтоб никуда. Поняла? Тебя как зовут?

— Энона.

— Э… — Инга внимательно посмотрела на трагическое лицо, пожала плечами и пошла к небольшой толпе, рядом с которой блестел квадратный бок тележки с мороженым.

Фаерщики продолжали свои тренировки, не обращая внимания на зрителей, переговаривались друг с другом, крутили, повторяя движения раз за разом. Инга не стала проталкиваться в толпу, выбрала у продавца толстую молочную шоколадину, прихватила маленькую бутылку лимонада и вернулась. Уселась рядом с девушкой, на заботливо уложенную поверх травы досочку, вытянула гудящие ноги.