Индюшка с бриллиантами - [14]

— А ты обратила внимание, насколько по-разному мы воспринимаем одну и ту же мелодию, того же Гершвина? Этот стремительный взлет в начале пронизывает меня током! Чувствую, как дух покидает мое тело и парит в небесной синеве… При каждом синкопе я чувствую, как кровь пульсирует в висках и перехватывает дыхание… Кажется, что подлокотники кресла начинают жечь мне пальцы, во рту пересыхает от жажды. И нет жажды прекраснее, потому что это жажда слияния с мелодией, когда превращаешься в нежный лейтмотив необъятной партитуры бесконечности… А в это время ты остаешься абсолютно равнодушной к музыкальной феерии, преспокойно красишь ногти… Наносишь лак пласт за пластом, и рука даже не дрогнет. Твои музыкальные рецепторы недоразвиты, и ты, пожалуй, в состоянии смолить цыпленка, когда звучит ранний Моцарт!

Мои слова поражают ее точно в сердце. В свое время ее отец продал полтора декара виноградника, чтобы купить ей пианино. На этом пианино сегодня она может сыграть разве что «собачий вальс». А я обладаю врожденным музыкальным слухом… Камелия заглушает мои слова досадным жужжанием фена. Ничего, переживем. Мои барабанные перепонки вынесли вой двух стиральных машин, двух пылесосов и трех миксеров, не то, что какого-то фена!..

Послышался звук открываемой двери, и в передней зажглась лампочка.

Я занял обычное место у телевизора. Приглушил звук, потому что в соседней комнате дети готовят уроки. Вижу лучезарные лица на экране, но не понимаю, что послужило поводом для такого радостного настроения.

В гостиную входит Камелия. Не говоря ни слова, бросает на столик какой-то женский журнал, снимает с рук два кольца, часы, браслет и садится перед трюмо. Сейчас начнет мазать руки одним из многочисленных своих кремов. Но вместо этого она ударяется в плач. Я никогда не слышал, чтобы она так плакала. Нос и щеки у нее покраснели, веки опухли, плечи трясутся от рыданий. Меня охватило легкое беспокойство. Некоторые вдовы на похоронах ведут себя намного сдержаннее.

— Что случилось?

В ответ она заплакала еще горше, не скрывая слез. Из комнаты выбегают дети. Я приказываю им вернуться к себе, и когда дверь за ними закрывается, повторяю свой вопрос. Камелия на миг умолкает, пытается что-го сказать, но вновь принимается рыдать. Исполненный плохих предчувствий, жду, пока она успокоится. Самое главное, что все мы живы-здоровы.

— Скажи, наконец, что случилось?

— Я так разочарована… Чувствую себя обманутой, униженной, оскорбленной.

Слова ее прерываются всхлипываниями. От слез грим размазался, глаза покраснели, волосы растрепались. Что могло случиться? Наверное, снова какая-то неприятность на работе. Оказывается, ее подружки Николина и Татьяна вместо того, чтобы поддержать, сами напали на нее. Вот почему она чувствует себя обманутой, униженной и оскорбленной.

— Ответь же, — прошу тихим голосом. — Я хочу знать.

— Не приставай! — Она немного успокоилась, и лицо ее стало непроницаемым и решительным. — Есть вещи, которыми ни одна женщина не может и не обязана делиться с супругом.

Следовало ожидать и такой реакции. Значит, я не тот человек, с кем непременно нужно делиться. Она сказала мне это прямо. В сущности, что знаем мы друг о друге? Сколько раз за всю совместную жизнь делились тем, что нас волнует? Чью судьбу оплакивали в позднюю пору, чье счастье принесло и нам радость?

Идем ужинать. Дети с виноватым видом усаживаются на свои места, и младший спрашивает:

— Мама, почему ты плакала?

Камелия не отвечает. Ведет себя так, будто вовсе не слышала вопроса. Что же подумают дети? Что это я довел ее до слез?

— Мама плакала, — говорю я, — из-за вашей ужасной безалаберности. Возьмете книгу из книжного шкафа, потом не положите ее на место… Кроме того, ходите без шапок и простуживаетесь. Выбрасываете бутерброды в мусорные ведра, в то время как миллионы детей в мире голодают… Вот отчего плачет ваша мама!

Они переглядываются и усердно принимаются за еду.

Не буду ее больше расспрашивать. Это ниже моего достоинства. Раз она считает нормальным не делиться со мной — ее воля. И я не всем с ней делюсь… Но я не устраиваю дома сцен, и в этом существенная разница! Итак, униженная, оскорбленная и обманутая. Всю ночь я казнюсь тем, что на мне лежит вина за это недоверие с ее стороны. Слишком уж я расслабился и позволил себе плыть по течению, годами не интересовался ни ее работой, ни ее проблемами. Первое, о чем я спросил ее на следующее утро, было:

— Почему ты плакала вчера вечером? Кажется, и она плохо провела эту ночь. Под глазами у нее появились темные круги.

— Оставь меня в покое, — вяло ответила она. — Когда-нибудь поймешь. Сейчас я ничего не могу тебе сказать.

Теряюсь в догадках. Раз не может мне сказать, раз не желает поделиться, значит, в этой истории замешан мужчина. Перебираю в уме всех ее коллег. Ценев — эмоциональный эгоист, он не способен любить никого, кроме себя. Илиев похотлив, но осторожен. При наличии стольких лаборанток он никогда не позволит себе авантюру с замужней женщиной, при этом активисткой профкомитета… Васил Горанов? Да, о нем следовало вспомнить в первую очередь. Когда Камелия говорит с ним по телефону, она расцветает от счастья. Одной рукой держит трубку, а другой поправляет прическу… Если я нахожусь поблизости, она громко говорит на служебные темы, как бы желая подчеркнуть деловой характер беседы. Но иногда, когда мне приходится в это время быть в коридоре, я слышал, как она приглушенно смеялась и употребляла выражения вроде «надеру тебе уши» и «здорово же ты меня околпачил!» Так говорят только с близким человеком.