Индивидуальная беседа - [5]

Колька втянул голову в плечи и, как показалось воспитателю, одновременно и уменьшился, и колючки выпустил.

Однажды в непогоду он забрел к геологам. Обсушился, обогрелся. А наутро ему не захотелось уходить. Остался еще на день-другой. Да так и прижился. То по хозяйству поможет, то рыбки на уху принесет. Здесь тоже были и сети, и ружья, и даже пятизарядный карабин. Были и собаки, и лодки — все, во что он был влюблен. Но были еще и книги. И Колька, словно спохватившись, запоем стал читать.

Еще была у геологов топографическая карта, на которой Колька вскорости к собственному своему удивлению уже узнавал знакомые реки и озера, и перевалы, по которым износил не одну пару обуви, на которых мерз, голодал, делил ночлег у костра со случайными попутчиками. Мог бы теперь при случае провести по карте куда угодно не хуже проводника. Но геологи и сами хорошо читали карту.

До этого у Кольки было твердое убеждение, что образованные люди гвоздя самостоятельно забить не могут. Он презирал их за это. У самого отец-мать такие, чуть что — сразу к Степичеву, слесарю, чтобы им кран завернул или звонок исправил. И еще спорят при этом тихонько на кухне, сколько дать — рубль или трешку. А тут сам начальник отряда Сергей Анатольевич и лошадь, если надо, подкует, и плот свяжет, и жакан на зверя выльет не хуже фабричного. А в свое дежурство щи и кашу варит, трубочку покуривает да специально для Кольки походные песни распевает, а тот их, не будь дурак, в тетрадочку записывает.

Жилось ему у геологов как-то легко, будто давно они друг друга знали. А с начальником вообще установились какие-то странные и приятные для Кольки отношения. Начальник вставал раньше всех и будил Кольку, вытаскивал в любую погоду из мешка, заставлял зарядку делать. Колька и за раскладушку цеплялся, и хныкал, и ругался — начальник был неумолим. Иногда Колька пробовал с вечера спрятаться куда-нибудь. Ничего не помогало. Начальник все равно находил его: видно, скучно ему было в такую рань одному. В конце концов, перебрался Колька жить к начальнику в палатку. После зарядки бежали купаться на озеро. День начинался хорошо.

Однажды заночевал в отряде канавщик, за продуктами в отряд наведывался. Мужик сухопарый, жилистый, с ленивыми движениями и такой же речью, но по всему видать — сильный. Свечи все вышли, рано поужинали да и в мешки забрались. Стали рассказывать истории. Дошла очередь до канавщика, и стал он рассказывать медленно и лениво, как и все, что делал на белом свете, все понукивая себя, словно боялся, что ненароком уснет на полуслове. Рассказывал о том, как мыли они лет пять тому назад золото на Безымянном ручье, тогда оно еще там было.

— Ну, жили в избушке. Жили и жили. Ну, как раз над самым прииском. Ну, мыли и мыли.

И шло, ну, золотишко, ну, так себе. Ни шатко, ни валко. Так? Так. А в конце лета солдат к нам заявился. Солдат, ну, как солдат. Возьми да возьми его в бригаду. Здоровый малый. Известно, после армии. Пропьются, ну, потом на чернушке сидят. Охота, ну, и приодеться, и то, и се. Поставил, как водится, да-а. Это, ну, чин-чинарем, а как же! Выпили. Выпили, ну, конечно, заспорили. Так? Так. Кто, значит, с одного удара кувалдой валун, ну, разобьет. Мы дверь этим валуном все лето подпирали, когда, ну, куда уходили. Взял солдат кувалду. А мы расступились. Да ка-ак ударит! Валун разлетелся на десять частей. А там, ну, этот… самородок, во-о, — канавщик присветил окурком свой кулачище, показалось маловато, добавил второй такой же. — Во-о-о!.. Схватил самородок солдат — и на прииск, и был, ну, сам таков. Вот, значит, какая история с арифметикой была на Безымянном. Там еще было тогда, ну, это… золотишко, э-эх…

— Что ж, бывает, — согласились все с канавщиком и стали спать, ведь он последним уже рассказывал.

Рано утром начальник вышел из палатки и увидел Кольку на сопке. Тот ходил по крупной осыпи, глядел себе под ноги, иногда брал глыбу под силу и с размаху бросал вниз. Если удавалось разбить, садился на корточки и рассматривал внимательно обломки. Начальнику стало весело.

— Да кто ж в этой породе, Колька, золото ищет! — крикнул он. — Это ж габбро.

— А блестит!

— Не все, что блестит, золото. Запомни, брат, эту истину.

— А в какой же породе искать-то его, научи. Научишь?

Кое-что попроще, конечно, Сергей Анатольевич рассказал Кольке о Земле, о минералах, что-то рассказали другие геологи. Все думали, послушает, послушает Колька — да и на рыбалку, как обычно, соберется. На рыбалку он, действительно, собрался, пропадал день-другой. А пришел, рыбу — поварихе, а сам, как есть во всем мокром, подсел уже к кому-то, начал камушки из кармана доставать.

— Это что черное блестит?

— Биотит, — отвечают ему.

— А это, тоже биотит?

— Нет, это, Колька, роговая обманка. Видишь, штриховка косая и твердость уже не та.

— А почему?

— Температура образования тысяча двести градусов.

— Врешь!

— Ну, что ты в самом деле пристал. Иди, иди, — гонят его.

И идет он, ошеломленный температурой в тысячу двести градусов. Шепчет: «Надо же — тысяча двести!» Глядь, уже к другому подсел.

— Слышь, а, слышь, правда, что эта… как его, со штриховкой — вот, роговая обманка, да? Ну, вот она при тысяча двести образуется?