Иначе быть не могло... - [29]

«Не плачь, мать, иначе не могу, не хочу я тлеть, как твое последнее полено в печке, хочу факелом ярким гореть, может, людям светлее жизнь добудем». Надеялся, верил, как тот буревестник — и на борьбу все рвался.

— Вот, видишь, Макариха, какие нам на смену идут «Буревестники» — наши будущие специалисты!.. Только, поднимаясь навстречу грому и бурям, добившись победы, не отрывайтесь от земли-матушки, от народа — в нем ведь вся сила. Ты, Оля, свой дом родной не забыла порадовать, ведь переживают небось, как там их ребята.

Даже немного обидно стало, что дядя Ваня такое мог о нас подумать. Конечно, мы тут же написали и во всех подробностях описали и экзамены, и новых друзей, и что мы уже студенты, и что очень тоскуем без наших близких и родных.

— Нет, Иван Елистратович, мы не забыли ту землю, на которой родились, тех, которые нас вскормили, вырастили и дали путевку в большую жизнь. Такое не забывается.

Глава вторая

«Доброе утро, мой родной Бронеславик — сестричка моя!

Помнишь, как, бывало, дома на Фабричной мы заберемся в свободное утро под одеяло друг к другу и рассказываем и мечтаем о самом, самом заветном…

Нам хорошо и даже страшно порой было заглянуть далеко вперед — уж очень несбыточными казались наши мечты.

Мы представляли себе и рисовали большие города, институты, красивые дворцы, и в мечтах мы с тобой создавали это красивое, жили в нем, и ликовала жизнь света, побеждая тьму.

Мы читали Чернышевского «Что делать». Четвертый сон Веры Павловны, он был во многом созвучен нашим мечтам. Особенно восхищало нас, что люди будущего превратят пустыни в плодородные земли, покроют садами голые скалы, пророют большие каналы, и мы тут же добавляли — и нашу реку превратят в безбрежное море, которое мы так хотели увидеть, а вокруг построят дворцы.

До сих пор не пойму откуда у нас родилась эта мечта о светлых, ярких дворцах. Даже божьей коровке и то мы копали не просто ямку, а делали ее в виде дворца и надеялись, что она нам большой клад принесет… Помнишь?

И вот теперь, Брончик, я живу в студенческом общежитии и именно на улице Чернышевского.

Красивый большой дом, мне он кажется, конечно, дворцом, и в нем живут только студенты — люди большого будущего.

В высокой, светлой комнате с огромным квадратным балконом, выходящим в сад, — нас живет пять девушек.

Самое удивительное, что к нашему саду примыкает сад Григория Ивановича Петровского — всеукраинского старосты. Мы со своего балкона видим его каждое утро на утренней зарядке, на велосипеде, и что особенно трогает и умиляет — это белая пикейная шапочка с козырьком, как у ребенка. Мы специально не наблюдаем — неудобно, но все же видим все и нам это приятно — он нам видится каким-то необыкновенно всесторонним…

А мы с тобой думали, что люди, занимающие большие посты, какие-то сверхъестественные.

Вот он бывший рабочий, сейчас председатель ВУЦИК и такой простой…

Знаешь, я решила тоже всегда заниматься утренней зарядкой и не пропускаю ни единого денечка — ведь в человеке будущего все должно быть гармонично, — помнишь, мы читали об этом и вырабатывали в себе черты такого человека и даже начали закаляться, выходя в первый весенний дождь навстречу с ручьями босиком. А ты заболела воспалением легких и твердила — «Все равно закалюсь, мы докажем этому «простуднику», что мы сильнее его», — и мы доказали.

А учиться в институте очень интересно!..»

— Подъем, первоклашки! — командует Анка, староста комнаты.

Жаль не дала помечтать, а она строгая и по возрасту старше всех нас, а главное, служила в коннице Буденного. Боевая наша Анка — порядочная фантазерка. Рассказывая о себе, часто преувеличивает, и Женя, самая тихонькая с виду, нет-нет да и ввернет:

— Ты, наверное, чапаевская Анка-пулеметчица, а вовсе не кавалерист.

И хотя нам смешно, что Анка строит из себя бывалого конника и одевается «под Любовь Яровую», иногда даже курит, преодолевая свое явное отвращение к табачному дыму, и щеголяет броскими словечками, мы ее любим за доброту, за щедрость: со всеми поделится, каждой поможет. Нам с ней легко, а то, что она немного приукрашивает свою биографию, — это не беда, это просто от хорошей зависти к тем, кто прошел через гражданскую войну.

Раз Анка скомандовала «подъем» — голову с подушки прочь! После зарядки — холодный душ, — правда, принимаем его только мы с Анкой, — и бегом в студенческую столовую. Там нас поджидают Костя с Иваном. Быстро проглатываем винегрет — ох и вкусно! — запиваем стаканом чая с куском черного хлеба. Дожевываем на ходу и опять бегом, теперь уже в институт.

Жизнь в институте бурлит. Дискуссии о прочитанных книгах перемежаются бурными диспутами на темы дня, а разве пропустишь встречу с шефами или собрание, на котором берутся обязательства: «Ни одного отстающего!», «Даешь отличную учебу!», «Один за всех — все за одного!»

Тогда действовал так называемый бригадный метод обучения. Нашу бригаду прозвали бригадой неразлучных. Везде и всюду мы были вместе.

В нашей группе математику преподавал профессор. Авторитет его был очень высок, и мы, что называется, лезли из кожи вон, чтобы сладить с высшей математикой и научиться оперировать сложными формулами и понятиями…