Иначе быть не могло... - [24]

Мы воспрянули духом. До чего же здорово, что мир полон хороших людей!

Вечером Толя выразительно описывал, как настиг Кольку-Рыжего и «деликатно, под локоток» довел до милиции: ворюгу, оказывается, давно уже разыскивали.

Рассказывая о чем-нибудь, Толя весь был в движении, природа наделила его такой богатой мимикой, что она придавала необыкновенную сочность и красочность каждому его слову. С Рыжего разговор перекинулся на коммуну — родной Толин дом, и тут мы узнали многие подробности жизни наших друзей, а это еще теснее сблизило нас.

Внешне — крепкая подвижная фигура, черные жгучие глаза, копна каштановых волос, на удивление ровный, шоколадный загар — Толя был типичным южанином. Да и по характеру тоже — живой, общительный… А вообще-то из донских казаков.

— Отец на войне погиб, — рассказывал Толя о себе: — Мать не намного пережила его, в гражданскую померла с голода… А я вот выжил… Взяла меня к себе тетка. Злая была — страсть! Драла почем зря — за дело и без дела. Так я и не мог понять, каким надо быть, чтобы не быть битым. В конце концов удрал от нее, куда глаза глядят, ушел в «большой свет».

С беспризорниками Толя встретился первый раз в Ростове. «Лицом в грязь не ударял»: ему двинут — он отвечает тем же, ему кто скажет слово, он в ответ — пять:

— Нашелся один такой фраер, хотел из меня карманного вора сделать. «Руки твои, говорит, что хошь слизнуть смогут и никто не учует». — Когда Толя злился, глаза его сощуривались. Черты лица заострялись. — Вором быть не хотел. Пойду, бывало, на базар с такими же пацанами, как сам, пляшу до упаду, а кореш поет, потом собираем мелочь, лишь бы прохарчиться. Конечно, не без того, у торговок тащили кое-что, иначе не проживешь…

Потом прослышал, будто в Бериславе, около Херсона, организуется коммуна по обработке земли и что в эту коммуну принимают беспризорных. Толя сговорился с двумя приятелями, и они махнули туда — в Берислав. Ехали, конечно, «зайцами», перебирались с поезда на поезд, а по Днепру — на катерочке. Наконец добрались, и тут оказалось — нет никакой коммуны. Не было и не предвидится.

Толя решил податься в Одессу. В Херсоне отыскал пристань, глянул и замер: у причала, будто, бы специально его дожидаясь, дымил громадный пароход. Люди говорили — вечером отойдет в Одессу. Да, но как на него попасть?!

Долго ходил вокруг да около. Чуть ли не вся жизнь прошла, пока солнце наконец село и пассажиры с вещами начали подниматься по деревянному тралу на палубу. Бочком, бочком, хоронясь за тюками и чемоданами, Толя подобрался к трапу, проскользнул между пассажирами на палубу и юркнул, словно в трубу, в свернутый кольцами толстый канат. Ночью матросы обнаружили его. Толя спал стоя, да так крепко, что далее не почувствовал, как матросы, пожалевшие парнишку, отнесли его в кочегарку. Так он и доехал до Одессы.

— А Одесса, ребята, город что надо!..

Первым делом он разыскал базар. Чего только нет на базаре! Но и таких «гастролеров», как он, немало, а тетки здесь «ученые» — смотрят в оба. А есть хочется: под ложечкой сосет. И вдруг видит Толя: перед ним на земле лежит кошелек, а впереди шагает не слишком хорошо одетый мужчина. Кошелек лежит, мужчина удаляется, и кругом — никого.

Мальчишку как жаром охватило. Оглянулся, нагнулся, поднял кошелек и… стремглав кинулся за мужчиной. «Дяденька, дяденька, вы потеряли!»… Мужчина даже спасибо не сказал. Взял кошелек, положил в карман и пошел своей дорогой.

— Нет, что ни говори, воровать — самое распоследнее дело! — заключил Толя и вдруг сорвался с места, крутанулся на одной ноге. — А ну, Серега, давай!

Сергей тотчас же извлек из кармана гребенку и приложил к губам.

И пошел и пошел «выкаблучивать» Толя коленца одно замысловатее другого.

Остановился так же неожиданно, как и начал.

— Сергей два года бродяжничал вместе со мной. Лихо на гребенке играл, теперь немного разучился. А потом Николку встретили…

Толю, Сергея и Николку устраивал в коммуну Петр Лобода. Вот откуда и пошла их дружба.

Долго в тот вечер сидели мы, не зажигая лампу. Многое вспоминали и о многом мечтали. О том, чтобы Толя и Николка тоже поступили в институт, а Сережа стал мастером на своей фабрике, чтобы Иван Елистратович прославился на всю страну как знатный каменщик, а Коля — как угольщик… Мы с Иваном уже будем работать на производстве, а Толя с Николкой придут на завод молодыми специалистами, и опять все мы будем вместе. Вот тогда-то и начнем выкуривать иностранных «спецов», которые мешают строить новую, счастливую жизнь.

Перед сном Толя предложил поклясться в вечной дружбе, и каждый торжественно, с чувством повторил вслед за ним: «Мы, дети единой семьи, Родины-матери, клянемся коммунарским словом никогда не изменять нашей дружбе».

Часть вторая СИНЕЕ СТЕКЛО

Глава первая

Еще только утренняя заря занялась, а мы со своими чемоданчиками уже шагали по харьковским улицам к Толкачевке, где размещались студенческие общежития.

Большинство студентов разъехалось на каникулы, и нас поселили в том же корпусе, где жил и Петя Лобода, совмещавший работу с учебой в вечернем институте. Петя и вручил нам направление на временную работу в Главное статистическое управление, которое находилось в недавно выстроенном доме Госпрома — самом большом и высоком здании Харькова. Задрав головы, мы принялись считать этажи… Казалось, дом упирается в небо. Он стоял, как осуществленная мечта нашего детства, — такие дворцы мы возводили мысленно для обездоленных ребят. Охваченные волнением этой сказочной действительности, мы долго ходили вокруг этого здания и никак не решались войти, хотя очень и очень хотелось забраться на самую верхотуру — оттуда, казалось, увидишь весь мир…