Иначе быть не могло... - [15]

Ночью, когда все вокруг спит, слышен каждый шорох, тем более когда ты к нему прислушиваешься. Конечно же, страшновато. В такие часы находишь в оружии защиту и успокоение. Оно становится таким нужным! И самое себя сознаешь, как никогда, нужной, ведь ты отвечаешь за безопасность других, за все мастерские. Мастерские в эти ночные часы представляются не больше, не меньше, как частью нашего государства, нашей Родины. Страх отступает перед сознанием твоей ответственности, твоей великой обязанности, и, сдавая дежурство, чувствуешь себя сильной, твою грудь наполняет гордость от того, что ты не уронила себя в глазах товарищей и в своих собственных глазах.

Кончалось лето, потихоньку подбиралась осень. Наступили дни, когда на Украине, даже в городе, пахнет спелой рожью и пшеницей, яблоками, грушами, сушеными сливами. В нашем саду поспевали грецкие орехи, и мы ходили с черно-желтыми пальцами: сладость молочно-белых молодых ореховых зерен ни с чем не сравнима! Птицы деловито готовили своих птенцов к далеким полетам. Солнце на рассвете выходило на небосклон, как бы озираясь: удастся ли ему разогнать осенние туманы, немного погулять по земле?.. И мы, школьники, прощаясь с летом, тоже были полны забот и тоже как бы собирались в полет: с сентября начинался новый учебный год. Само слово «новый» звало в неведомое.

Вот в один из таких сентябрьских дней, часов в пять утра, когда и деревья в саду, и постройки в нашем дворе еще окутывал серый осенний туман, враг незаметно подобрался к площадке литейного цеха и поджег его. Дежуривший у мастерских Петя Сахно успел выстрелить, но тут же получил удар ножом в спину. Враг, по-видимому, действовал не один, диверсантов было несколько.

Истекая кровью, Петя дополз до сигнального рельса и ударил, но, когда мы прибежали, услышав тревожный сигнал, Петя был уже мертв…

Мы стояли сгрудившись, а на земле перед нами лежал наш ровесник, наш Рыжик, весь в крови, правая рука сжимала карабин, рядом валялся молоток… Петя был комсомольцем, председателем нашего старостата. Его отец первый в своем селе вступил в сельскохозяйственную коммуну и был убит кулаками; они убили и мать. А мальчику удалось убежать в ту страшную ночь, он бежал не останавливаясь, пока не свалился у нашего дома, раздетый, мокрый.

У нас он нашел и приют и тепло, жизнь для него продолжалась. Большие глаза его светились душевной чистотой, он был искренним, общительным, и наш коллектив полюбил его.

Часто вспоминал Петя свою деревню. Дома он пас корову Зорьку и читал, читал, все, что попадалось. Ученик четвертой зимы, он прочел собрания сочинений: Фенимора Купера, Жюля Верна, читал глотая, и переживал все вместе с героями книг.

Лежит в поле и все время читает, а Зорька не уходит, не тревожит пастушонка, как будто понимает, что Петя сейчас плавает по океанам и морям, борется за правду, выручает друга из беды.

Петя часто поверял Зорьке свои мечты, мысли, а она как будто внимательно слушала его. Ранним утром, когда Петя еще весь во власти сна, Зорька придет под окно и тихонько мычит — зовет в поле, и он, одевшись, захватив краюху хлеба и, конечно, книжку, шествует босыми ногами по жемчужной, холодной росе вместе с Зорькой навстречу занимающейся заре. И так, изо дня в день — все лето.

Петя рассказывал так образно, что нам казалось, будто мы видим маленькую, крытую соломой, точно под капелюхом спрятавшуюся от непогоды Петину хатку с двумя подслеповатыми оконцами; видим, как зимний ветер выщипывает из крыши соломинки, разбрасывает их по белу свету, забирается на чердак, дует в щели, выстуживает домик.

— Вот озорник, — скажет Петина мама, — пробрался-таки в дом без спросу. Сейчас мы тебя такого-этакого прогоним.

И замазывает уже в который раз щели на потолке и тут же забелит. Ветра больше нет, но он продолжает оставаться частым гостем.

— Тепло только в одном уголке дома — на печи. Здесь хорошо читать. Тихо. Только слышно, где-то мышь скребется и веретено в руках у матери шумит. Все это такое родное, и его не стало… — с грустью скажет Петя, и нам грустно вместе с ним.

И вот Пети нет…

Похоронили мы его на городском кладбище. У могилы сделали надпись: «Здесь похоронен комсомолец, отдавший свою жизнь за народное дело в борьбе с врагами. Он навсегда останется живым в памяти народа». Случайно могила оказалась возле фамильного склепа графов Потоцких. Нас поразили слова надгробия: «Прохожий, ты идешь, но ляжешь, как и я. Присядь, и отдохни на камне у меня. Сорви былиночку и вспомни о судьбе! Я дома, ты в гостях. Подумай о себе!»

Ложь завещал ты, граф! Петя не был гостем на нашей земле, в свои шестнадцать лет он был одним из ее хозяев и отдал жизнь за ее процветание. Бесследно уходит тот, кто жил лишь для себя. Тот, действительно, гость на этой земле.

Петя Сахно продолжал жить среди нас, как и прежде, Рыжик оставался частью нашего коллектива.

Первое время после гибели Пети в доме не стало ни смеха, ни песен — все ходили притихшие, работали молча. Но общее горе нас еще больше объединило, ребята еще больше стали заботиться друг о друге. По ночам выходили к литейной, к мастерским не только дежурные, но и добровольцы, делая вид, что случайно оказались здесь. Особенно Тимофей; он приходил каждую ночь, уж очень хотелось ему подкараулить убийцу Пети Сахно и отомстить.