Имя и отчество - [34]
Слава богу, он не сказал, можешь ли ты так же накормить.
— Не отдам.
Вот так, полковник. Ваш ход, полковник.
— Но, девочка, так нечестно. Ты держишь его под замком, получается, мы не на равных. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Все равно.
— Что она сказала?
— Она сказала: «Все равно», — перевел я.
— Александр, ты меня извини, — сказала жена, — но, по-моему, ты разговариваешь не просто с косноязычной… Это, наконец, невыносимо, мы не можем ждать… Какие могут быть переговоры с ненормальной? Должен же быть запасной ключ, в конце концов, вызвать слесаря… У вас ведь есть слесарь? Я видела, у вас мастерская какая-то…
— Люся, успокойся. Спокойно.
— Вы же мужчины.
— Люся, н е л ь з я ломать дверь.
— Александр, по-моему, ты увлекся. В конце концов, я тоже… не пешка.
— Директор идет, — сказал я.
Хоть Гордеич встал, конечно, с постели, но выглядел он как-то особенно прилично, застегнут на все пуговицы, ботинки зашнурованы. По-моему, он специально иногда их не зашнуровывал. Возникали такие критические моменты, когда какой-нибудь из воспитанников впадал ни с того ни с сего как бы в столбняк — не вставал, не шел завтракать, не шел обедать, и на ужин его не поднимешь. (Таких лучше не трогать, переждать; а вот бывает опасно, когда не остановишь в какой-нибудь глупости: вдруг засобирался на БАМ или пустил где-нибудь воду, на кухне, в бане, в умывальне, в уборной, его отгонишь, он в другом месте пустит; я про эти случаи говорю.) Звали Гордеича, он приходил, выслушивал и — зашнуровывал ботинки. Все. Больше ничего не требовалось… Но хотя и прилично, все-таки он был, конечно, болен, сразу видно, задыхался. И, пожимая руки родителям, осматривался, куда бы сесть.
— Извините старика, я все-таки сяду… Венера, стул мне вынеси.
Замок щелкнул; Гордеич сел на подставленный Венерой стул. И чего-то обеспокоился — заворочался. Похлопал себя по карманам, закряхтел, отодвинул от себя вставшую слишком близко Венеру.
— Не видишь! — нашел он, наконец, и сверкнул на меня гневным глазом. Я уже заметил, что в гневе он сверкал именно одним глазом, словно выстреливая, прищуривал другой. — Я сижу, а женщины стоят!
Я кинулся за стульями. Павлик спал на Венериной кровати в обнимку с автоматом; автомат этот влетел Венере рублей в двенадцать, не меньше.
— Я тебе говорил: не езди в Касимов. Вот и вышла дура. — Директор хотел сказать еще по этому поводу, но не сказал, к этому несказанному хотел еще добавить, но не добавил; или он так ругался про себя, трудясь лицом? — …А мальчик не игрушка, — закончил он этот внутренний монолог. — Молчи! — сверкнул он на меня еще раз. — Знаю, ты все про то же: человеку нужна родня. Ясное дело, нужна, да где ее возьмешь, если нету.
— Кто ищет, тот найдет.
— Ты Америку-то не открывай, — Гордеич снова пропустил что-то продолжительное. — Были уже у нас такие. Одна тоже ездила, ездила, мать искала, знала, что живая где-то, а потом принесла в подоле и рада: вот моя родня, я сама теперь мамка… Так ведь эта торопится сразу двоих нянчить. Ну-ка, Касимова, завидущие твои глаза, глянь на них. Они же против тебя нищие. За одно то только, чтоб свой ребенок родился, все отдадут. Квартиру, и машину, и что там еще… Отдадут, отдадут, не сомневайся. Да вот беда, никто им такого обмена не предложит. Пришли с протянутой рукой: дайте хоть чужого, мы попробуем полюбить его как своего, может, получится. А может, и не получится, это уж как бог даст. Забыла? Как обратно приводили и сами мы обратно забирали? А ты: не отдам. Отнесешь Пашку в машину, ему еще досыпать.
Когда мы все шли гурьбой, Павлик на руках Венеры так и не проснулся, хотя Венера старалась незаметно разбудить, не проснулся и в машине. И такое было у Венеры лицо, когда полковник переложил мальчика поудобней, а потом удержал жену за руку, когда та полезла в сумочку, наверное, хотела расплатиться с Венерой за автомат, а потом взяла Павлика себе на колени, — такое было лицо… Ну, не стоит об этом.
Батыгин в гараже больше не появлялся. Может быть, ему было стыдно. А Танюшин как ни в чем не бывало крутился тут, то есть не крутился, это слово к нему не подходит, — присутствовал. Я его н е з а м е ч а л. Изо всех сил. Порой хотелось спросить: ну и чего ты добился?
Оказывается, вот чего. Надо сказать, у нас автобусная остановка расположена возле самых ворот, а учительские дома — на противоположной стороне детдома, а пройти к этим домам можно двумя путями — обогнув территорию или прямо, через саму территорию. Ну так вот, когда прибыл вечерний автобус, мы увидели, как Маша прошла к своему дому через территорию, и первое, что я подумал: так, для Маши территория уже не запретная зона. С Батыгиным, значит, покончено. Потом уж подумал: ага, где-то ее все-таки догнало известие, что с отцом плохо.
На следующий день я не вышел на работу: простуда взяла свое. Мне казалось, что недавние события пришли к своему завершению, и позволил себе поболеть. Правда, к вечеру все-таки не выдержал и пошел гнать ребят из гаража готовить уроки. С трудом прогнал. Выключил лампочки, они так больно резали глаза, уж и сквозь веки резали. Надо было хоть таблеток каких-нибудь, что ли, взять. И я направился к нашей врачихе Степаниде Ивановне. Быстро теперь как темнеет; полпятого, а уж день прихлопнули, маленькая еще оставалась сбоку щель…
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922 г. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Документальное повествование о жизненном пути Генерального конструктора авиационных моторов Аркадия Дмитриевича Швецова.
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Основу новой книги известного прозаика, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького Анатолия Ткаченко составил роман «Воитель», повествующий о человеке редкого характера, сельском подвижнике. Действие романа происходит на Дальнем Востоке, в одном из амурских сел. Главный врач сельской больницы Яропольцев избирается председателем сельсовета и начинает борьбу с директором-рыбозавода за сокращение вылова лососевых, запасы которых сильно подорваны завышенными планами. Немало неприятностей пришлось пережить Яропольцеву, вплоть до «организованного» исключения из партии.
В сатирическом романе автор высмеивает невежество, семейственность, штурмовщину и карьеризм. В образе незадачливого руководителя комбината бытовых услуг, а затем промкомбината — незаменимого директора Ибрахана и его компании — обличается очковтирательство, показуха и другие отрицательные явления. По оценке большого советского сатирика Леонида Ленча, «роман этот привлекателен своим национальным колоритом, свежестью юмористических красок, великолепием комического сюжета».