Имя и отчество - [33]

Шрифт
Интервал

С ней и всяко-то разговаривать неудобно. Хоть бы картавила как-нибудь, заикалась бы, что ли, а то шепелявит невнятно — и сама стесняется, и чувствуешь себя неловко; я до сих пор как-то все избегал говорить с ней.

— Венера, в чем все-таки дело? — спросила Лидия Семеновна. И жестами энергично погнала девочек: идите, идите, нечего тут; так сначала расчищают место для работы. — Что это все значит? Может, тебе эти люди чем-нибудь не понравились?

Мимо в свою бухгалтерию шла бухгалтерша, и надо же, даже не задержалась. Тут была наша работа, не ее, она в нашу не вмешивалась. У нее была своя территория, пятачок, огороженный письменными столами, и попробуй там вмешаться в ее работу.

Этот военный, преподаватель училища… Стыдно сказать, я не различаю чинов. Эти звездочки, еще там что-то — не разбираюсь. Вроде бы в школе проходили, а все равно. Не оправдание же, что в армию я не попал из-за слабого зрения. Любой из здешних маленьких разбирается; говорят мне: ого, а у Павлика-то отец будет полковник. Ну, пусть полковник. Полковник подошел, потрогал ручку двери, нажал — и отошел. Что-то он не шутил сегодня. Его жена тоже молчала, и я как-то не мог понять ее настроения. Конечно, ей не нравилась эта канитель, нелепо как-то складывалось перед самым отъездом, столько забот, все-таки на два года за границу… Взять ребенка задумали, конечно, давно, долго колебались, наверное, и в других местах присматривались; командировка, наконец, ускорила решение: чужая земля, незнакомый язык, ребенок невольно прижмется к новым родителям, а по возвращении кто если и вспомнит, что ребенок не свой, но смотреть будет уже иначе. Обычно ведь окружающие с этим немного пережимают: ах, папа, ах, мама, сю-сю, а тут будет вполне уже нормально: ну что, Павлик, как там за границей?.. И вдруг такая глупая заминка, чего доброго, сорвется еще. Кажется, она жила в мире четких понятий, там, в этом ее мире, все знало свое место, никаких случайностей, а тут капитель, действительно, и мужа не попросишь, чтобы навел порядок.

— А что ее спрашивать — понравились, не понравились? — Никто не заметил, как вернулась бухгалтерша. Неужели не выдержала? — Такие люди согласились взять — да как не совестно-то? Шибко грамотные воспитатели пошли — с одной дурой справиться не могут. Еще спрашивают…

— Странное действительно положение, — отозвалась, жена полковника. В возмущении бухгалтерши было все-таки больше движения, энергии, чем в наших переговорах, которые и переговорами-то не были, Венера же не отвечала. — Время так дорого, у нас каждый час на счету… Нельзя ли что-нибудь придумать?

— Верка, открой сейчас же, я директора позову! — бухгалтерша принялась стучать, ладонью, звучно, обхлопывала дверь, словно искала место, где поддастся, и проломить, не прерываясь, чтобы послушать, как там реагируют. Венеру она называла Веркой — не хватало, еще кричать непривычное имя! — Верка, открой, ребенку на горшок пора!

— А у нас есть, — послышалось из-за двери.

— У них есть горшок, — прямо в непонимающие желтые глаза перевел я. — И вообще вы уже на семь минут опоздали на работу.

— Ты шибко работаешь. Чего думал-то, когда она вернулась? Работник.

— Венера, я хочу тебя спросить, — Лидия Семеновна достала из сумочки сигарету и щелкнула зажигалкой. — Почему Павлик? Я понимаю, у тебя никого нет, тебе нужен свой человек, ты искала его, ездила в Касимов… Тебя сильно обидели, и так нужен свой, мы вес это понимаем, пусть это и ребенок… Но почему именно Павлик? Ведь страдают же люди…

— Между прочим, тебе наврали, что Павлик похож на тебя, — не зевнул я вставить. — Ты посмотри на него — разве похож? У него и волосы другого цвета, и вообще… Кстати, кто тебе сказал, что похож? Танюшин?

— Ну при чем здесь Танюшин…

— Подождите, Лидия Семеновна, я знаю, что спрашиваю. Вот вы знаете ее с первого дня — она когда-нибудь что-нибудь делала без подсказки?

— Не делала, а сейчас взяла и сделала.

— Может быть. Венера, ты мне только скажи, тебе Танюшин сказал?

— Ну и что?

— Так, Танюшин. Венера, а ты разве не сообразила, что для сына он тебе великоват?

— Господи, мамку нашли! — всплеснула бухгалтерша. — Мамка — молоко на губах не просохло. Да ты еще заслужи — сына-то иметь. Тебя ж саму содержат! С ума все посходили…

И понеслась рысью. За директором, конечно.

— Так у нас что, конкурент? — через силу сострил полковник.

— Кажется, я начинаю понимать…

— Ну конечно, Лидия Семеновна! Танюшин ничего не делает просто так.

— Неужели чтобы отвлечь от того дела?

— Кроме того, он действует всегда только наверняка. У него в руках такие рычаги, о каких нам только мечтать.

— Впрочем, меня другое удивляет. В чем его сила, это понятно, но почему эта сила такая злая? С нами же вместе в одном котле…

— Позвольте, однако. Раз уж это конкуренция, тогда я, во-первых, признаю наши с девочкой равные права, — выстроил полковник старательно. Ему, кажется, всегда стоило труда, чтоб не взяли за шутку. — Ну-с, и с этим, во-вторых, я получаю право бороться…

— Александр, ведь ты же не серьезно?

— Абсолютно серьезно. Девочка, выйди, пожалуйста, я хочу посмотреть, любишь ли ты Павлика так же, как полюбили его мы.


Рекомендуем почитать
Две матери

Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.


Горе

Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.


Королевский краб

Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.


Скутаревский

Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.


Красная лошадь на зеленых холмах

Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.


Моя сто девяностая школа

Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.