Имя и отчество - [32]

Эти выбирали долго и придирчиво, правда, умели делать это незаметно, интеллигентно. И когда выбрали наконец, я попросил заглянувшую в кабинет Венеру погулять с малышом, пока мы тут оформляем бумаги. Вдруг пришел Батыгин и сказал, что уходит из моей группы. Куда? Да куда-нибудь, хоть бы вон к Николаю Ивановичу. Лидия Семеновна сказала: «Ладно, об этом после поговорим, а сейчас позови Венеру». Батыгин вышел, и что-то он там долго как… Наш военный, между прочим, первый занервничал, надо ему честь отдать, первый что-то почувствовал. На вид он был совсем не военный, хотя и форма, ну, вроде, что ли, военный в исполнении артиста — вот закончит свою роль, снимет форму, сядет как-нибудь посвободнее, и окажется, что это в общем-то очень уже усталый от жизни человек. Волнение он скрывал тем, что усиленно все время шутил, и хорошо так шутил, умно, я как-то не поспевал за ним… А тут занервничал. «Что ты, Александр?» — спросила его жена. «Эта Венера… Ты заметила, какими глазами она смотрела на мальчика? Ведь она не отдаст нам мальчика». Удивительно, никто ничего не заметил, а он заметил и, главное, придал серьезное значение. Эти мастера шутить как-то раньше замечают, где серьезно.

Нелепость ведь всегда с малого начинается, с неловкости, со смешка, это уж потом вдруг возмущаешься: да что такое!.. Нам и было сначала неловко, когда ходили по коридорам и всех расспрашивали, не видел ли кто Венеру с малышом. Но вот уже всей моей группой, а потом и остальными группами мы прочесываем детдом комнату за комнатой…

Нет, проскочил. И проскочил, и нитку все-таки наматываю, разматываю то целое, что никак нельзя разнимать. Ну не вяжется рассказывать последовательно о том, что стянуто в один неразъемный узел. Это сначала, когда ничего не знаешь и все видишь впервые, можно смело начинать прямо с того, как ты вошел в ворота, и что тут справа, а что слева… Да и не за ту нитку потянул. Еще раньше, как Маша ушла из дому, девочки прибежали сказать, что Танюшин ездил в Карабиху. Ну и что? Да вы что, разве Танюшин делает что-нибудь просто так? Вот он съездил, и сразу у нас появились два этих вежливых типа. Они, правда, такие вежливые, мы их знаем, их из тюрьмы выпустили, понимаете? Понимаю. Да ничего вы не понимаете, ведь они же пришли с Батыгиным разговаривать, а Батыгин, вы же знаете, все сделает, как ему велят. А что они ему велят? А что Танюшин захочет, то и велят, а Танюшин, сами знаете, чего хочет. Я, конечно, знал, чего хочет Танюшин, и все-таки даже не вспомнил о нем, когда Маша ушла, опять он был вроде бы ни при чем, удивительная какая все-таки способность, всегда мимо него как-то проскакиваешь. Особенно если он рядом, на глазах, а он все это время был как раз на глазах, крутился с нами в гараже, такой неприсутствующий… В случае с Венерой совсем ум ни при чем, но тут я наконец стал приглядываться… Тут он, наконец, выдал себя: он искал вместе с нами. Был бы он ни при чем, ни за что бы не стал искать, очень ему это нужно. Да еще со всеми вместе — совсем на него не похоже. Ну и — тоже вот это совпадение. Когда от Маши пришла открытка без обратного адреса, мол, меня не ищите, и с Гордеичем сделалось плохо, а его жена побежала к участковому, и тот всех тут расспрашивал, и уже в разговорах все чаще стали упоминать Танюшина, а когда, наконец, Батыгин заявил, что уходит из группы, то есть, конечно, не желая быть рядом с Танюшиным, вдруг и случилось это событие с Венерой. Теперь уж все были заняты только этим. Вообще ведь всегда всех очень интересует, когда приезжают «брать», а тут приехали, выбрали и документы уже оформили, и вдруг у них из-под носу приемного сыночка уводят. И — как в воду.

Все облазили — нет. Тут, между прочим, я обнаружил странные такие помещения: снаружи ничего особенного, а внутри оказывается, что до подоконников рукой не достать; говорят, тут были монастырские конюшни, это значит, чтобы лошади не били стекла… Ну, неважно. Военный, в конце концов, стал даже успокаивать нас, сказал, ничего страшного, наверное, у Венеры сказался «комплекс семьи» — не хочет никого отдавать, им лучше сейчас уехать, у них есть еще несколько дней, и пусть мы дадим им знать, когда Венера вернется. И дал телефон.

Утром часов в семь мы уже звонили по этому телефону: все в порядке, Венера только что вернулась, сейчас с малышом в столовой, проголодались. Нет, ничего действительно страшного, просто сели в автобус, в Карабихе не сошли, а проехали дальше, в Александровск, там гуляли допоздна, а потом то билетов не было, то билеты были, но автобус задерживался из-за поломки. Я еще хотел добавить, что Венера и малыш с белым автоматом на груди — вот мне видно в окно — проследовали от столовой в корпус, но почему-то не добавил. Через час новые родители прикатили на своей «Волге», и мы, то есть родители, Лидия Семеновна и я, двинулись из кабинета бесчисленными коридорами и лестницами к спальне девочек старшей группы. «Вы знаете, — встретили нас девочки, — а она заперлась. Сама сказала, что Павлику надо спать, мы вышли, а она заперлась и не открывает».

— Венера! — позвал я, не трогая дверь. — Открой, надо поговорить. Ты меня слышишь? Ладно, никто не возьмет твоего Павлика, пока сама не разрешишь. Я тебе обещаю. Но так же неудобно, слушай! Через дверь-то!