Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России - [142]
Однако как с правовой, так и с этической точки зрения все эти предложения были едва ли осуществимы. «А если мне отец, умирая, завещал скупить все экземпляры его сочинения, но не успел этого написать на письме, и он заинтересован, в смысле нравственном, чтобы его сочинения больше не появлялись, то вы хотите лишить его такого права и предоставить разрешение вопроса посторонним людям, которые, вопреки желанию наследников, будут выносить эти произведения на рынок», – восклицал О. Я. Пергамент, товарищ Милюкова по партии кадетов, который не мог стерпеть такого посягательства на права человека и его собственность. Его контрпредложение взяло верх над принятым в первом чтении предложением Милюкова о разрешении свободного издания тех произведений покойных авторов, которые не выходили из печати уже не менее пяти лет. Пергамент выступал за компромиссное решение, сочетающее общественные интересы с личными правами автора. Его «последняя воля» (Пергамент умер за пять дней до третьего чтения) была поддержана большинством депутатов III Думы[1120].
Что представляло для общества бóльшую ценность – позаботиться о личных правах авторов и их родственников или пойти навстречу потребностям науки и просвещения? Поиски баланса между этими требованиями находились в центре дискуссий об авторских правах, шедших в печати и – после того как планы по принятию нового закона об авторских правах вышли на законодательный уровень – в III Государственной думе, а затем и в Государственном совете[1121]. Милюков полагал, что правительственный законопроект потворствует авторам, и призывал к восстановлению прав общества на произведения его величайших представителей[1122].
В многочисленных выступлениях по проекту закона об авторских правах Милюков пытался донести до депутатов мнение экспертов – литературных критиков, литературоведов, журналистов, которые, не будучи писателями stricto sensu (хотя сам Милюков называл себя писателем), считали литературу своим главным делом. Например, именно из таких людей состояла Комиссия по авторскому праву при Санкт-Петербургском литературном обществе[1123]. В докладе Общества по проекту закона об авторских правах (1908) в концентрированном и несколько утрированном виде заявлялось об общественном характере литературы и литературного труда: соответственно, литературе отказывалось в праве считаться сферой чисто личного творчества. Ссылаясь на излюбленную метафору преемственности (Толстой бы не был Толстым, если бы до него не писали Гоголь, Пушкин и прочие; также и Пушкин не был бы Пушкиным, если бы не имел предшественников в лице Жуковского, Батюшкова, Карамзина и других[1124]), они заявляли о праве общества на его литературное наследие. По их мнению, монополизация литературной собственности препятствовала накоплению культурного капитала и тем самым затрудняла развитие науки и литературы. Члены Литературного общества считали авторские права исключением из общего правила: по сути, они видели владельца литературы в обществе. Общество, заинтересованное в создании литературных произведений, даровало авторам монополию на получение доходов от их труда на протяжении определенного времени[1125]: эта концепция представляла собой радикальный отход от локковских идей о естественных правах человека на плоды его труда, давших начало идее литературной собственности. По сути, авторы доклада вообще отрицали концепцию собственности: право автора было правом sui generis. В этом смысле правительственный проект закона об авторских правах отвечал представлениям общества: в нем проводилась грань между частными собственниками и трудящимися (имевшими права на плоды своего труда), с одной стороны, и писателями, с другой: писатель – это «общественный деятель», и этот статус делает невозможными наемнические отношения между ним и обществом. В то же время Министерство юстиции, разрабатывавшее этот законопроект, попыталось компенсировать расширение сферы общественного достояния усилением защиты личных прав авторов по примеру европейского законодательства того времени. Литературное общество и левые партии, представленные в Думе (Трудовая группа и некоторые члены партии кадетов), призывали поставить потребности общества выше личных интересов писателей и – что более важно – выше интересов их родственников.
«Эксперты по литературе» стремились убрать посредников, которые могли бы помешать диалогу между автором и аудиторией. Они усматривали величайшую угрозу для будущего русской литературы в произволе родственников писателей. В докладе Санкт-Петербургского литературного общества Н. Н. Ланская недвусмысленно обвинялась в двойном убийстве Пушкина: сперва из‐за нее он подставился под пулю Дантеса, а вторым убийством стало ее прошение о продлении срока авторского права на произведения поэта
