Империя - [271]

— Тебя нет. Я сплю. Это сон, всего лишь дурной сон!

Понтий почувствовал, как кто-то прикоснулся к его ладони, вздрогнул и открыл глаза. Пес, немного поскуливая, облизал руку и положил свою большую голову ему на колени. У прокуратора от виска по щеке стекал пот. Капля на мгновение зависла на подбородке и упала вниз.

— Что-то мне совсем нехорошо, дружище, — собака только вильнула хвостом. — Нужен свежий воздух, а то как-то душно. Ты так не считаешь?

* * *

В Иерусалиме народ уже собрался, чтобы судить и казнить спасителя человечества. Солнце с самого утра пекло. Выходить из тени на душные, пыльные, переполненные людьми улочки было неприятно, но это не могло остановить толпу, которая жаждала развлечения. Терзание чужой плоти всегда доставляло удовольствие: то, что к дереву приколотили не тебя, а кого-то другого, уже само по себе было праздником. Приговоренных судили на главной площади, а потом вели через весь город к горе, которую местные жители называли Голгофой. Это был небольшой холм, якобы похожий на человеческий череп — по крайней мере, если смотреть на него с высоты. Так говорили.

— Можно подумать, что тот, кто так назвал эту гору, умел летать, — подумал Луций, когда с него снимали цепи.

Ночью его вымыли, побрили и постригли. Солдаты принесли и бросили к его ногам форму легионера.

— Чего смотришь? Одевайся! Ты сегодня за палача! — заржал стражник, осклабив свой наполовину беззубый рот.

— Пошел вон! — не поднимая взгляда, прорычал Луций.

— Что?! — тот резко перестал смеяться и занес над головой палку.

Однако генерал перехватил руку и отпихнул солдата в сторону.

— В следующий раз я тебе ее сломаю.

— Вот ублюдок! — стражник в гневе сплюнул в сторону, но усугублять положение побоялся. — Одевайся, тварь, через полчаса мы придем за тобой! Пошли, ребята! — скомандовал он, и дверь закрылась.

— А вдруг это и вправду он? — донеслось уже издалека до Луция.

— Заткнись, Лонгин! Генерал Луций Корнелий утонул при кораблекрушении! Это просто самозванец! Как и тот царь иудейский, сын, мать его, божий! Не мели чушь!

Луций неспешно наклонился, поднял пластинчатый панцирь и надел его на себя. Доспехи сидели неудобно, а может, он просто отвык от них. Генерал несколько раз ударил себя кулаком в грудь: послышался глухой звон железа. Следом он повязал пояс, закрепил ножны от меча и кинжала — самого оружия в них не было. Солдатские калиги на его ноги надели еще ночью. Шлем он взял под правую руку. Истерзанное шрамами тело снова было облачено в военную форму. Дверь открылась, и в нее вошел Маркус. Оглядев брата, он одобрительно кивнул головой. В правой руке он держал гладий.

— Доволен?!

— Более чем, — Маркус протянул Луцию меч рукояткой вперед, но тут же резко одернул его обратно. — Только без глупостей, братец! — предупредил преторианец, после чего отдал генералу гладий, а затем вынул из-за пояса и тоже передал Луцию кинжал.

— Пойдешь со мной как конвоир?

— Ну, что ты. Зачем? У меня есть твоя девка и твое слово. Я думаю, этого достаточно, чтобы не беспокоиться за тебя. Увидимся, когда все будет кончено.

— А Марк говорил, что не желает ему зла, — с грустью и обидой произнес Луций.

— Он и не желает. Это вы причиняете ему зло.

— Да, но по вашей прихоти!

— Откажись. У тебя есть выбор!

— Зато его нет у Марии! — Луций сделал шаг вперед и, толкнув брата плечом, вышел из комнаты в коридор, где его дожидались солдаты.

* * *

— Распни его! Распни! — гудела толпа.

С каждой секундой народ все громче требовал крови. Луций стоял позади Иисуса, опустив голову. Люди ликовали, всем было плевать и на чудеса, и на благодать, и на учения. Зачем что-то познавать, если это можно просто уничтожить? Так просто и так легко. Что-что, а разрушать люди научились в совершенстве. Где-то в середине толпы стоял Марк в темном, почти черном балахоне с накинутым на голову капюшоном. Толпа скандировала только одно: «Распни!». Люди прыгали, орали мерзости, швыряли в обвиняемого всякую дрянь. Марк стоял неподвижно, словно статуя. Его толкали в бока, напирали со спины, но он, не шелохнувшись, наблюдал за происходящим из глубины своего темного капюшона.

— Этот человек лечил людей в праздники, вопреки нашим законам! Подстрекал не платить податей! Разрушил храм! Называл себя царем иудейским! Называл себя сыном божьим, коим не является! Выдумал свои лжеучения! И что нам с ним сделать?! Подскажите мне, добрые и справедливые люди! — во всю глотку вопрошал с помоста Каиафа.

— Распять его! Распять! Распять! — хором скандировала толпа.

Первосвященник обратился к Понтию.

— Нам известно, что он развращает народ наш и запрещает нам платить подати Кесарю, а также называет себя царем! Ты знаешь, гегемон, что закон требует казни за это! Знаешь также, что Цезарь приказал немедленно приговаривать к смерти любого человека, который восстает против Рима! А он есть мятежник!

Прокуратор встал со своего места, успокаивая народ жестом руки. Когда толпа притихла, он повернулся к обвиняемому. Кто-то из солдат толкнул Луция в бок.

— Подойди к гегемону, учитель. Прошу, — шепотом, не поднимая взгляда, попросил генерал. Иисус сделал шаг вперед.