Империя - [257]

В последнее время народ был недоволен прокуратором, хотя и боялся его. За время своего правления Понтий подавил не одно выступление иудеев, причем подавил жестко и беспринципно — этому он научился у своего друга Луция. После того, как император вдруг обвинил Луция в предательстве, жизнь Понтия стала страшной и непредсказуемой. Никто не хотел считать себя другом опального генерала, а уж тем более быть им. Тиберий снял все обвинения с Клементия и назначил его ответственным за пресечение заговора, который якобы готовил Луций с целью свержения правителя. Проявив в этом недюжинное усердие, Клементий буквально залил Рим кровью. Поговаривали, что он совсем спятил за то время, которое провел в заточении.

Дверь темной комнаты отворилась без объявления посетителя. Большая темная фигура римского солдата силуэтом обозначилась в проходе. Посетитель держал шлем под левой рукой, его плащ свисал почти до пола, лица не было видно из-за накинутого на него капюшона.

— Приветствую тебя, прокуратор Иудеи. Долгих лет здравия, — с насмешкой произнес преторианец голосом, который показался Понтию знакомым.

Пес прокуратора зарычал, несколько раз гавкнул, но отступил назад, поджав хвост, когда римлянин сделал несколько шагов по направлению к его хозяину.

— Маркус? — удивленно произнес Понтий, поднимаясь с кресла. — Но ты же умер!

— Так и есть.

* * *

Ранним утром Иисус и его ученики подошли к воротам города. Никто из них так и не уснул из-за опасений, что разбойники могут вернуться. От усталости у всех подкашивались ноги, а веки закрывались сами собой. Наверное, будь его воля, каждый рухнул бы сейчас на землю и забылся сном. Но их учитель шел вперед, а они шли за ним. Луций брел позади всех. Его ладони были стерты в кровь — нет, не от рукоятки меча, а от грубой физической работы, к которой он не привык. Ему тридцать два года, он бывал в разных битвах, его жизнь не раз висела на волоске, он убивал, его самого пытались убить, он проходил вместе с войском по тридцать пять километров за сутки, а потом возводил лагерь, но его тело никогда так не болело, как сейчас. Он вышел из пустыни другим человеком, в другой оболочке и с другим сознанием. Боль, усталость, даже собственные мысли ощущались им по-другому. В этом отвратительном состоянии, охваченный чувством собственного ничтожества, он стоял перед воротами города.

— Кто такие?! — раздался голос старшего по караулу.

— Путники! — крикнул ему в ответ Петр.

Послышались шаги, спускающиеся вниз по лестнице. Ворота приоткрылись, и из проема в окружении пятерых солдат вышел офицер. Его панцирь был начищен до блеска и весь увешан наградами. Наручи отливали бронзовым сиянием, поножи сверкали, из-под доспехов виднелась кроваво-красная туника в цвет поперечному гребню на шлеме. Офицер поочередно всмотрелся в каждого, будто считывая мысли пришельцев.

— Чего надо?

— Мы путники, идем из рыбацкой деревни, которая стоит рядом с Галилейским озером. Путь держим в Иерусалим. Мы устали и хотим отдохнуть, — объяснил Петр, принимая чересчур уставший вид, видимо, для того, чтобы офицер сжалился над ними.

Центурион снова окинул всех взглядом и кивнул головой в сторону ворот, давая понять, что проход разрешен. Путники устремились за крепостные стены. Последним шел Луций, стараясь смотреть себе под ноги и не поднимать голову. Проходя мимо офицера, он почувствовал, как на его плечо легла рука.

— Стой, — Луций замер, по телу пробежал озноб. Центурион наклонился к уху: — Будь осторожен, генерал. Тебя ищут, и, если поймают, тебе вряд ли кто поможет.

— Спасибо, — облегчено выдохнул Луций и проследовал за остальными.

— Чего он хотел?

— Просто предупредил меня. Сказал, чтобы я был осторожнее.

— Знаешь его?

— А ты что такой дотошный, Иуда?

— Не нравишься ты мне!

— Надо же! Наши чувства взаимны — это редкость!

— Хватит ссориться. Нужно найти место для отдыха, — пресек назревающую перепалку Иисус.

Этот город, как и все прочие, казался большим самостоятельным организмом. Люди, люди — сотни и тысячи людей — передвигались по нему в бесконтрольном потоке, шныряли туда-сюда, как те муравьи, которых когда-то нещадно давили Луций и Мартин. Теперь не было ни друга, ни тех букашек. Теперь он сам мелкий и ничтожный, и, кажется, любой может его так же раздавить, втоптать в землю, превратить в пыль. Петр остановил пробегавшего мимо них мальчишку в рваной одежде, с грязным лицом и босыми ногами.

— Послушай, где можно переночевать и отдохнуть?

Парень деловито шмыгнул носом, почесывая взъерошенную голову, и указал пальцем в сторону.

— С сотню метров туда и налево. Пройдете потом один квартал, там будет неплохая гостиница.

— Спасибо.

— Да не за что! — весело выкрикнул малец и помчался дальше по своим ребячьим и, как ему казалось, очень важным делам.

Парнишка не обманул: путь к гостинице, и правда, оказался коротким. Они прошли во двор, где пахло варевом. Полная пожилая женщина вываливала объедки в корыто свиньям, которые хрюкали и чавкали, с большим удовольствием пожирая помои и поблескивая своими маленькими черными глазками.

— Надо же, как похожи на Асмодея, — усмехнулся про себя Луций.