Империя, которую мы потеряли. Книга 1 - [80]

— имеет ясную цель в жизни, к которой и сводится вся жизнь,

— иронично и саркастически воспринимает высокие помыслы, творчество,

— не имеет точки зрения, идет на поводу у других, у общего убеждения, сложившихся общих позиций,

— жаждет довольства и окончательности счастья здесь и сейчас,

— совершенно не способен воспринять мысль об относительности всех благ земных,

— мыслит о жизни как чем-то мелком и банальном, вообще, повторяет банальности —

все это мещане, как бы они ни прикрывались глубокомысленными масками.

И у молодежи нет сил этому противостоять. Это происходит совершенно естественно и постоянно и не имеет ничего угрожающего на взгляд постороннего наблюдателя. Вас пихают в тот институт, где удобнее, на ту работу, где проще, и т. п. — и вдруг вы осознаете, что не в силах уже вырваться из этой удобной и засасывающей колеи. Известная и грустная история.

…

Мещанин всегда прав, точнее — заведомо прав. Интеллектуальное мещанство не допускает разночтений и точек зрения, ведь узость арены, на которой разворачивается действие, обеспечивает хорошую позицию тому, кто организовал этот ринг — так, словно всего остального мироздания и нет вовсе, — потому он всегда в позиции, которую невозможно поколебать. Оттого в семье, в отношениях ничего никогда не следует выяснять, не дай бог, доказывать: вы окажетесь неправы.

Принцип жизни очень прост: вещь вместо человека, интерес материальный вместо духовного, простое вместо сложного; говоря о простоте, которая хуже воровства, народ русский имел в виду и это…

Слова аналогичные слову «мещанин» существуют не только в русском языке — но ни в одном другом оно не приобрело такой отрицательной окраски, и ни в каком другом обществе — не велась такая яростная и бескомпромиссная борьба с этим явлением. Причем мещан атаковали все заинтересованные стороны. Дворяне боролись с мещанами примерно по той же причине, по которой и в европейских странах аристократия недолюбливала «парвеню» или «новых разбогатевших». Шла два процесса — дворянство беднело, и беднело довольно быстро, оно не смогло ни встроиться в новую жизнь, ни наладить процессы эффективной инкорпорации — и одновременно с этим богатели выходцы с низов, что вызывало у дворян непонимание и обиду, переходящую в ненависть.

Интеллигенция в свою очередь решала свои собственные вопросы, которые входили в неразрешимое противоречие с «обмещаниванием» городской России. Интеллигенция хотела русскую революцию. Как французскую. Эта мысль являлась в русском интеллигентском сознании доминирующей с самого начала событий во Франции, с 1789 года, а так как с этими событиями знакомились по книгам, а не на собственной шкуре — они казались возвышенно-романтичными. Напомню, что Франция шла к состоянию более-менее стабильному сто пятьдесят лет и с морями крови, происходили реставрации, в том числе и реставрации с участием российских войск, как после победы над Наполеоном, из Франции в Россию переехало немало эмигрантов-роялистов, все русское образованное общество владело французским языком как основным. Потому-то история революционной и постреволюционной Франции — это история и России тоже, русское общество было активным наблюдателем и болельщиком в происходящих событиях. И революция ко второй половине 19 века стала уже idée fix русского образованного класса, и предложение реформ и уступок со стороны властей было с презрением отвергнуто. Это надо понимать, когда идет разговор о том, что революция произошла, потому что власть не желала идти на уступки. Не поэтому! Власть желала идти на уступки, неоднократно пыталась — но только интеллигенция не хотела такой «выпрошенной свободы», она видела ценность в революции как таковой.

И вот здесь я должен упомянуть практически неизвестного у нас политического мыслителя — Вудро Вильсона, президента США, доктора политологии, одного из первых в мире политических аналитиков и политических консультантов. У нас нет даже нормального собрания его трудов и эссе на русском — а там есть что почитать, поверьте.

Адам Туз. Всемирный потоп.

…Взгляды Вильсона на историю как консервативного южанина-либерала формировались под воздействием двух великих событий: катастрофы, которой обернулась Гражданская война, и драматических событий революций XVIII века в изложении англо-ирландского консерватора Эдмунда Берка. В 1896 году Вильсон написал блестящее предисловие к одной из самых знаменитых речей Берка «О примирении с колониями». Произнесенная в 1775 году, эта речь имела для Вильсона основополагающее значение. В своем выступлении Берк восхвалял свободолюбивых американских колонистов и «ненавидел французскую революционную философию и считал ее неподходящей для свободных людей». Вильсон от всей души был согласен с этим. Оглядываясь назад более чем на сто лет, прошедших после революции, он порицал наследие этой философии как «крайне вредное и разлагающее. Ни одним государством нельзя руководить исходя из этих принципов. Поскольку они гласят, что правительство является предметом договора и целенаправленных действий, в то время как на деле оно представляет собой институт привычки, объединенный множеством связей, среди последних вряд ли можно найти одну, которая была бы создана преднамеренно…» Обманчивой идее о возможности достижения самоопределения в результате единого революционного порыва Вильсон противопоставляет мысль о том, что «