Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США - [43]
Октавиан, однако, заботился не только о политической лояльности и административной надежности имперских элит, но и об их физической репродукции. В первые годы после окончания гражданских войн он обновил политический класс Рима, привлекая в столицу граждан из италийских провинций, делая всадников патрициями и назначив многих новых сенаторов. Но насколько эта политика оказалась верным средством для увеличения количества его сторонников на руководящих должностях? Октавиан не собирался постоянно пользоваться таким способом рекрутирования имперской элиты, а полагал ее вынужденным средством для исключительных случаев. Вместо этого он делал ставку на физическое самовоспроизводство элиты, неважно, будет ли это обзаведение своими детьми или же, что было широко распространено в Риме, усыновление. Для не состоящих в браке персон были ограничены права наследования, а притязания государства на имущество умерших бездетными были усилены. Император приказал поддерживать семьи более чем с двумя детьми и ввел жесткие штрафы за развод и безнравственное поведение. Консул, имевший многочисленных детей, получал преимущество перед не столь плодовитым коллегой и мог выбрать себе проконсульскую провинцию, вместо того чтобы просто получить ту, которую дают69. Август, таким образом, ставил не на «целибатствующую» элиту, которую пришлось бы постоянно пополнять и обновлять, а на самовоспроизводящу- юся, что имело следствием ограничение его влияния на ее персональный состав. Это можно рассматривать как этап его программы превращения рогезіає в аисшгпаз (власти в авторитет)70, в котором видится попытка обеспечить демографическую стабильность в империи (проблема, которая заботила императоров и впоследствии), при этом элита должна была послужить образцом ее населению. Наконец, это можно интерпретировать и как меру, которая должна была повысить сопротивляемость коррупции административной и военной элиты. Те, кто оказывался связан цепью поколений в рамках семьи, были бы менее уязвимы при попытках подкупа, нежели карьеристы-индивидуалисты, которые при любых обстоятельствах будут вынуждены заботиться о своей славе, а не о судьбе своих детей и внуков[70].
«Августовский барьер», таким образом, представляет собой сочетание решительных реформ, за счет которых империя заканчивает фазу своей экспансии и переходит в следующую фазу упорядоченной стабильности, длительного поддержания своего состояния. При этом, в контексте циклической теории, дело заключается в продлении ее пребывания в верхнем сегмента цикла, насколько возможно. В случае с Римской империей это в конце концов привело к тому, что республиканское циклическое представление об истории, господствовавшее от Полибия до Саллюстия, сменилось имперским представлением об Roma aeterna[71], о вечной продолжительности существования империи71. Если рассматривать реформы вообще, то переход через «августовский барьер» был равносилен глубокому обмену источников власти: востребованность военной мощи существенно снизилась, из-за чего Октавиан и сократил весьма значительно количество войск, а параллельно с этим возрос вес политической, экономической, но прежде всего идеологической власти. Последняя помимо идеологии вечности особенно проявилась в идее мира, Pax Romana, как новой легитимной модели империи: до тех пор, пока существует Римская империя, будет господствовать мир, и чем прочнее она будет, тем более надежным будет мир.
С переходом через «августовский барьер» империя перешла от эксплуатационной к цивилизирующей форме отношений между центром и периферией, предполагающей формирование устойчивой бюрократии, выводящей управление империей из- под произвола олигархии города Рима, за чем последовало постепенное распространение прав гражданства имперского центра на часть населения провинций. Так, проведенный в 70 г. до н. э. ценз насчитал в римских владениях 910 тысяч граждан мужского пола. При переписи населения 28 г. до н. э. насчитывалось до 4063 тысяч римских граждан — увеличение, которое никак нельзя свести только к тому обстоятельству, что теперь учитывались также женщины и дети. 20 лет спустя количество римских граждан возросло на 170 тысяч—до 4233 тысяч человек72. Конечно, это отнюдь не роковые перемены, однако они маркируют начало развития процесса, который окончился в 212-213 гг. эдиктом Каракаллы, даровавшим всем свободным людям империи права римского гражданства[72].
Таким образом, и в формальном отношении к завершению пришел процесс, в ходе которого различия между центром и периферией империи становились все меньше и все незначительнее. Уже Адриан покончил с политическими и экономическими предпочтениями для Италии, обращаясь с нею просто как с провинцией империи. К этому моменту центр тяжести экономики империи уже переместился в провинции, а Италия, центр империи, вступила в фазу экономической стагнации, что нашло самое явное отражение в запустении юга73. Имперские войска теперь рекрутировались преимущественно в тех провинциях, где они размещались. Военная мощь уже более не была инструментом, которым имперский центр осуществлял господство на периферии; скорее периферия теперь сама предоставляла военную силу, становившуюся гарантом продолжения существования империи. Так появились императоры не из Италии, а из провинции Африка, Северы, сделавшие, в свою очередь, центральным пунктом
