Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США - [35]
Степные империи имели в основном эксплуататорский характер: они не создали собственной высокой культуры и не являлись центрами цивилизации, а ограничивались тем, что присваивали себе богатства и достижения периферии. В связи с их цивилизационно-технологической отсталостью они должны были концентрироваться на одной-единствен- ной отрасли, где они явно превосходили: на военной сфере. Стремительность конных соединений, их огромный радиус действия при незначительности расходов на снабжение, боеспособность каждого всадника в отдельности, дальность и меткость его лука, а также способность его предводителя к масштабному стратегическому мышлению, проистекающему из самого образа жизни кочевников и их противников в целом, приводили эти немногочисленные народы к тому, что они оказывались способны построить громадные империи, каких мир еще не видел. В то время как цивилизирующие империи Рима и Китая интегрировали в державу только что завоеванные территории административно-техническими методами, имея возможность расширяться лишь медленно, шаг за шагом, и достигая, в конце концов, пункта, за которым цивилизирующее воздействие империи истощалось, территориальная экспансия степных империй не знала иных ограничений, кроме дальности оперативных действий их военных соединений. Соответственно и целостность таких империй была хрупкой, зачастую базируясь только на страхе периферии перед возвращением воинственных орд дикарей из степи28.
Чуть ли не безграничное расширение имперского пространства и весьма слабая форма интеграции — в принципе контрастирующие полюса коммерческого и военного спосо- ба изъятия прибавочного продукта. Но и большие морские империи, возникшие в начале европейских Великих географических открытий в середине XV столетия, а именно Португалия, Нидерланды и Англия (Испания изначально ставила на торговлю меньше, чем на территориальные приобретения), были интегрированы лишь поверхностно и не проявляли единства ни в администрировании, ни в правовом порядке29.
Морские империи похожи на степные в том, что периферии в основном лишь эксплуатируются, не предпринимается никаких специальных усилий для того, чтобы распространять завоевания цивилизации. По меньшей мере, в фазе возникновения торговые империи, поддерживаемые с моря, ограничиваются лишь установлением экономических связей между центром и периферией. Существующие социально-политические структуры в новых пространствах торговли они в основном оставляют в неприкосновенности. Зачастую они кооперируются с местными властителями или же изображают соперничество с ними, однако по сути их интересуют лишь определенные товары. Чем меньше инвестиции в периферию, тем выше прибыли — такова была калькуляция имперского проекта на основе коммерческого изъятия прибавочного продукта.
Может ли такой расчет срабатывать на долгую перспективу или же он наталкивается на противодействующие силы, в итоге изменяющие баланс сил, не ясно. Торговый контакт с чужеземцами надолго подрывает социально-политический порядок страны аналогично постепенному ее истощению вследствие постоянного ограбления вооруженными силами степных империй. Империи, которые полагаются только на коммерческий или только на военный способ эксплуатации, отказываясь от крупных инвестиций в свои окраины, едва ли располагают возможностью надежно встроить их в свой «мировой порядок». Для их стабильности и долговечности, одна
ко, решающим становится тот факт, удалось ли это сделать. Империи, в которых центр и периферия связаны друг с другом только процессом изъятия прибавочного продукта, будут всегда распадаться быстрее, нежели те, которые перешли к регулярному администрированию своих провинций, то есть не только изымают ресурсы со своей периферии, но и инвестируют в них. Ни одна из seaborn empires и ни одна из степных империй не достигли по своей долговечности и стабильности уровня Римской или Китайской. Секрет устойчивости долговечных империй, видимо, заключался в том, что они в кризисных или катастрофических для периферии ситуациях ее спасали или давали ей новый жизненный импульс. При этом внешние области империи были к этому готовы лишь тогда, когда у них было четкое осознание своей принадлежности к империи и они были убеждены, что развал ее будет им скорее во вред, нежели на пользу30.
Отказ от безостановочного опустошения периферии и решение инвестировать в нее как цивилизирующими, так и инфраструктурными проектами, конечно, не означает, что теперь отношения между центром и периферией изменятся с точностью до наоборот и последняя превратится только в пользователя всех благ империи. Тем не менее с переходом через «августовский барьер» империя сможет распределить связанные с ее содержанием тяготы более равномерно, искусно возложив их и на тех, кто до сих пор только получал выгоды от империи: дорогой военный аппарат и вновь образованные административные структуры теперь уже не будут оплачены только лишь за счет дани и податей, собранных с покоренных провинций на периферии империи; для финансирования империи теперь будут привлекаться — в виде плательщиков налога — и жители имперского центра. Это, конечно, нередко вызывает сопротивление, и, соответственно, в центре возникает опасное стремление к путчам и восстаниям, которые обещают смягчение всех этих тягот. За стабилизацию империи на периферии, таким образом, приходится платить растущим недовольством в центре. Это является и решающей причиной того, что многие империи никогда не переступали через «августовский барьер»: нестабильность на периферии, очевидно, переносится значительно легче, нежели перманентное недовольство в центре, и представляется, что возможное отпадение одной из провинций скорее усилит центр, нежели продолжающиеся беспорядки в столице. В исторической ретроспективе, конечно, кажется, что было наоборот: ненадежные провинции якобы чаще приводят к краху империи, нежели беспорядки в центре. Так или иначе, в большинстве случаев сравнительно сбалансированный бю- рократически-административный способ изъятия прибавочного продукта на всем имперском пространстве повышает стабильность последнего.
