Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США - [18]

Совершенно иной пример воздействия периферии на центр можно наблюдать в случае с Британской империей. Британцы в последние десятилетия XIX века владели весьма удобным для них пространством империи, контролирующим потоки и передвижения, и уже взвалили на себя высокие затраты и проблемы обширных территориальных владений в Индии и Африке. Развитие империи, соответствующей идеям свободной торговли и поддержания мира за счет интенсификации экономической взаимозависимости, поначалу предоставлялось негосударственным структурам, особенно торговым компаниям, однако также и отдельным предпринимателям и банкам, которые открывали новые рынки и так углубляли и расширяли торговые связи. В 1846 году Ричард Кобден говорил: «По моему мнению, принцип свободной торговли в мире морали действует так же, как принцип гравитации во Вселенной: он делает людей ближе, преодолевая противоречия расы, веры и языка и за счет силы взаимосвязи объединяя нас для вечного мира»18.

Однако к концу XIX столетия события начали развиваться иначе, нежели предусматривалось теорией свободной торговли и либерального интернационализма19: экономические соглашения, которые навязывались зависимым странам, не привели, как ожидалось, к укреплению и либерализации их политического устройства, а только лишь к их постепенному ослаблению и, наконец, к распаду. Распространялись мятежи, из которых разразившееся в 1857 году в Индии восстание сипаев было лишь первым. Находясь под впечатлением от этих событий, британцы полностью поменяли структуру своего административного и военного присутствия в Индии. Они отказались от более дешевых элементов непрямого правления и заменили их дорогими вариантам прямого господства. И это вовсе не было решением, исходившим из центра. Скорее оно было вызвано нестабильностью окраин.

Такие беспорядки, а также и возвышение политиков, которые менее были увлечены экономическими ожиданиями от империи, нежели их предшественники, привели к тому, что оплата кредитов стала замедляться, и поэтому надежность размещенных во вновь открытых регионах инвестиций оказалась под угрозой. США столкнулись с теми же проблемами, прежде всего в центральноамериканско-карибском регионе, их так называемом «заднем дворе», и оказались вынуждены ко все новым интервенциям. Внезапно именно те имперские державы, которые до того по веским причинам отказывались от прямого политического вмешательства в регионы, куда велось их экономическое проникновение, оказались постав- лены перед выбором: или вовсе покинуть эти земли, или же принять на себя административный и экономический контроль над ними20. Европейцы, особенно британцы, выбрали последнее и обзавелись колониями в субсахарской Африке и в Азии, в то время как США в Карибском регионе и в Центральной Америке ограничились политикой регулярных военных интервенций. Отступление означало бы, что от вложенных туда инвестиций попросту придется отказаться — ни одна из держав, которая была задействована в этой фазе экономической глобализации, не стала бы всерьез рассматривать такой вариант после первых признаков сопротивления или нестабильности21.

Решение экспансионистского общества Запада поставить тем самым на службу экономическим интересам государственный аппарат, военных и, прежде всего, средства налогоплательщиков и маркирует для экономических теорий империализма переход от капиталистических к империалистическим государствам22. Однако едва ли принимаются во внимание перемены на периферии. Там под давлением потока товаров из индустриальных центров рухнули традиционные формы производства, в то время как связанный с ними образ жизни человека потерял свою притягательную силу и скрепляющие свойства. Не в последнюю очередь эффекты, которые во второй половине XIX века были оказаны на эти традиционные общества ранними формами глобализации, и спровоцировали взрыв так называемой империалистической экспансии с 1880-х годов, когда стартовала собственно империалистическая фаза. Если рассматривать такой ход событий как процесс порожденной экономикой эрозии существовавшего общественного порядка, который сделал необходимым его государственно-политическую стабилизацию извне, то станут весьма примечательны параллели с ситуацией конца

XX века. В этом свете многочисленные гуманитарные военные интервенции истекшего десятилетия[26] — от предотвращения геноцида до окончания гражданской войны — предстают дополнительными заботами по поводу нежелательных изначально эффектов современных процессов глобализации. Гуманитарный империализм, о котором говорят некоторые авторы, становится не чем иным, как политической доработкой следов, оставленных глобализацией на социально-экономических процессах.

Итак, требование более значительного учета периферии историками, которые занимаются эпохой европейского империализма, повторяется вновь и вновь23, однако существенной реакции не вызывает. В теориях империализма с периферией обращаются неласково уже потому, что по самому выбору и постановке вопроса здесь внимание сосредоточено главным образом на центре: империалистическими теперь полагают любые интеллектуальные течения и политические движения, которые обнаружили интерес к возникновению империи. Поэтому теории империализма вынужденно сводятся к планам отдельных действующих сил в центре и проходят мимо того, сколь важно для возникновения империй стечение тех функциональных эффектов, которые возникают между центром и периферией. Напротив, теории империи стремятся равно держать в поле зрения центр и периферию, причем как при рассмотрении фазы возникновения, так и в эпоху после консолидирования империи.