Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США - [20]

Элементы игры и авантюры в такой политике из наблюдателей того времени, конечно, никто не оценивал более резко, нежели Маркс. Подобная политическая линия, ориентированная на повышение внутри- и внеевропейского престижа французского императора и его империи, должна была оцениваться не только из соображений экономической рентабельности, на которые она вовсе и не была направлена. Скорее, империалистическая политика Наполеона III может быть описана как продолжающееся вмешательство экономического капитала в получение политического престижа: в средне- и долгосрочной перспективе она'должна была принести материальную ренту, тогда как в краткосрочном разрезе выгода от империалистического престижа каждого француза состояла в получении доли блеска Второй империи29.

По отношению к экономическим политические теории империализма обладают еще и тем преимуществом, что они рассматривают разные источники капитала, которые могут сопоставляться и взаимозаменяться30. Фактически, понятие «империализм» употреблялось и получило распространение в связи с политикой Луи Наполеона31, и когда Бенджамин Дизраэли, британский премьер-министр из партии тори, в знаменитой речи в Хрустальном дворце в 1872 г. использовал его, описывая проект экспансионистской внешней политики, он делал это в первую очередь в связи с ростом престижа английской короны (и репутации в обществе Консервативной партии). Провозглашение королевы Виктории в апреле 1876 г. императрицей Индии было в буквальном смысле имперским проектом: целью его было появление новой империи, причем речь шла скорее о политическом престиже, нежели об экономических преимуществах.

Дизраэли ставил на имперскую карту не в последнюю очередь потому, что тем временем на европейском континенте императорский титул перешел от Парижа к Берлину: после поражения французов от Пруссии—Германии в сентябре 1870 г. Франция вернулась к республиканской форме правления, а объединившиеся под руководством Пруссии германские государства во главе со своими князьями и королями, напротив, в начале 1871 г. перешли под верховное владычество кайзера. В то время как европейские континентальные империи — Франция при обоих Наполеонах и затем, после отставки Бисмарка и начала эры вильгельминизма, порой, и Германская империя32—пытались повысить свой престиж за

счет ассоциаций с Римской империей, Дизраэли хотел подчеркнуть внеевропейскую мощь Великобритании, ее мировое господство. По сравнению с ней Германская империя, которая к тому моменту колониями еще не обладала, выглядела довольно скромно. Начавшаяся вскоре после этого в Германии лихорадочная погоня за колониями явно имела признаки стремления к престижу, ведь рейху собирались добыть «место под солнцем»[30].

Претензия на имперскость, таким образом, имела не только внутриполитическую функцию, при которой она пыталась смягчить экономические конфликты при распределении материальных благ за счет причастности каждого гражданина империи к национальной славе. Во внешнеполитическом отношении она также выполняла задачу демонстрации престижа, а значит, и власти, и влияния33. И в связи с этим стремление к престижу есть политически функциональный процесс, который не может быть сведен к краткосрочной перспективе анализа его стоимости и выгод. В самом широком смысле это соревнование в престиже может быть воспринято как установление международной иерархии, проходившее без «такого средства решения, как война» (Клаузевиц), — по крайней мере, без войны между прямыми конкурентами за статус великой державы. Это не означает, что такие столкновения проходили в принципе мирно. Войны, которыми они сопровождались, шли, однако, в основном на периферии контролируемых претендентами пространств, и имперские конкуренты, как правило, следили за тем, чтобы не перейти дорогу другому34. Престиж они получали за счет военных побед над уступавшим им как политически, так и экономически противником. Только когда подобная гонка за власть и репутацию оказывалась несостоятельна, имперские периферийные войны, ведшиеся обычно как асимметричные конфликты, перерастали в империалистическую войну, где конкуренты за позицию гегемона уже бились непосредственно друг против друга.

В связи с этим в центре теорий политического империализма35 оказывается иной вид конкуренции, нежели тот, на котором концентрируются теории экономического империализма. Это конкуренция не капитала за рынки и возможности инвестирования, а государств в борьбе за мощь и влияние, причем учет стоимости и экономических выгод получает куда меньшее значение. Разумеется, стремление к престижу также всегда было и дорогой для вмешательства иррациональных мотивов и ожиданий, однако следует быть сдержанным при ссылках на область иррационального, ведь может возникнуть манера рассмотрения, аналогичная той, при которой затраты и выгоды оцениваются исключительно с точки зрения экономики.

В отличие от государств империи находятся под неформальным давлением требования занимать ведущую позицию во всех областях, где только можно проявить себя и помериться мощью, престижем и дееспособностью. Это неизбежное тяготение к первенству сегодня проявляется не только в военных достижениях или же экономических свершениях, но и в области технологического развития, в сфере науки и, не в последнюю очередь, в спорте и развлекательной индустрии. Нобелевские премии, рейтинги университетов, олимпийский медальный зачет и присуждения «Оскаров» раз за ра-зом становятся тестом, оценивающим имперскую soft power