Императорский покер - [61]

Сама мадемуазель в своих "Воспоминаниях" утверждала, будто бы всегда была верна Наполеону. Что она под этим понимала? Ведь каждый знал, что она не была верна в спальне — даже во время их двухлетнего воркования она спала с красавчиком-денди, Костером де Сен-Виктором, о чем сплетничал весь Париж. Вне всякого сомнения, она имела в виду службу Отчизне. Бонапарт не был уверен в ее сексуальной верности (вроде как, он столкнулся с Костером в дверях ее дома), но вот в преданности — полностью. И тут он не ошибался. После Ватерлоо Жорж хотела сопровождать его на Святую Елену, но не получила на это разрешения. Не будучи верной Наполеону, она всегда оставалась верной Императору.

Имеются любопытные предпосылки для поддержания этого тезиса. Во-первых, еще во времена Ампира ходили слухи, что Наполеон послал собственную любовницу в Россию, чтобы та свергла с трона противницу Франции, фаворитку Нарышкину. Во-вторых, в 1815 году мадемуазель Жорж предложила Наполеону бумаги, раскрывающие измену министра полиции, Фуше. Не знаю, что это были за документы, и как на них отреагировал Бонапарт, но сам факт обладания ими был доказательством того, что актриса была связана с французской разведкой. А в-третьих, мне известно, почему она ненавидела Фуше.

Чтобы пояснить это, нам следует чуточку отступить назад во времени, к ее последнему любовнику до "бога войны". Им был князь Александр Сапега, камергер Империи, бравый поляк, путешественник, авантюрист и личный приятель Жозефины и Наполеона, частый гость Тюильри, Малмезона и Сен-Клу. Императора он любил и был верен ему до смерти. И он совершенно не разгневался на то, что у него отбили Жорж, совсем даже наоборот, "услужливо передал ее влюбчивому Бонапарту" (Ашкенази). И далее оставался к ней весьма щедрым. Сапега — и это самое главное — всю жизнь был французским шпионом. Он работал на антирусский отдел в Тайном Кабинете Савари, так что воюющий с Савари любыми методами (это была типичная конкурентная борьба двух разведок) Фуше при первом же случае посадил его за решетку. Только лишь после вмешательства Жоржины, Наполеон, который ни о чем не знал, приказал Фуше немедленно освободить Сапегу. До самого конца Ампира Сапега неустанно организовывал шпионские и провокационные антироссийские операции. Известно и то, что он всегда сохранял дружеские отношения (с взаимностью) с мадемуазель Жорж. Достаточно?

Жоржина, подобно Сапеге, до самого конца жизни вспоминала императора с любовью. Хотя скончалась она во времена Второй Империи в нищете, все равно, прожила она целых восемьдесят лет в спокойствии духа, в отличие от иных театральных увлеченностей корсиканца (к примеру, на Грассини напали дорожные грабители и изнасиловали; Роландо сгорела живьем).

Давайте вспомним — как мадемуазель Бургуан, так и мадемуазель Жорж начали свою работу в царской спальне в 1808 году. Но в том же самом году, похоже, должны были стартовать и другие француженки, те самые, которые шпионили в пользу России. Откуда же, в противном случае, взялись бы такие предложения в коротюсеньком эссе Фредерика Массона "Наполеон и женщины":: "Какую роль сыграли женщины в отношении российских дипломатов, начиная с 1808 года? Какую роль очертил им Талейран? Каким образом — путем интриг и обширной корреспонденции — постепенно поощрили чужие державы к образованию коалиции? Какие из них произнесли предательские слова и привели к заключению примирения против Франции? Вот проблемы новейшего времени, которые для многих умов являются истиной, но для разрешения которых до сих пор нет еще достаточных доказательств".

И так вот, продираясь сквозь чащобы отравленного шпионажем сада Амура, мы возвращаемся в Эрфурт, к игре, которая имела там место, и одновременно встречаемся с шпионом Талейраном. Но обо всем по очереди.

Встреча в Эрфурте, а вернее: громадный съезд европейских князей и властителей, являвшихся статистами для Наполеона и Александра, буквально плавился, неустанно купаясь в бассейне нашего сада. Абсолютное преимущество было, естественно, не у двух "великанов", но у радовавшихся повторной встрече Мюрата с великим князем Константином, а так же у их нового приятеля, Иеронима Бонапарте. По сравнению с этой троицей, оба императора были всего лишь квакерами.

Оргии, еженощно устраиваемых троицей И-К-М были настолько занимательными, что днем никто их не видел, они спали сном трудяг, а даже если и видели, то в состоянии похмелья, и предпочитающих сидеть, а не стоять. Констан, описывая все это, указал два имени, к императорскому братцу же отнесся в соответствии с этикетом, называя его "выдающимся лицом": "Великий князь Константин вместе с князем Мюратом и другими выдающимися лицами ежедневно устраивали гулянки, на которых хватало всего, а хозяек дома представляли некоторые их дам. И подумайте, сколько мехов и бриллиантов вывезли те из Эрфурта!".

Похоже, это и вправду были ужасно разгульные parties, если даже богобоязненный камердинер, который многие ампирные интимные события и скандалы описал так, словно собирался включать в книжки для дошкольников, на сей раз позволил себе высказаться, понятно, типичным для своих писаний метафорическим языком ("представляли хозяек дома"). В одном только патриот-бонапартист Констан солгал: вмешивая в режиссуру развязных встреч за столом Константина, который там был всего лишь гостем. Королем всех этих пьяных безумий был Иероним Бонапарт (1784–1860), который такимобразом — не исключено даже, что неосознанно — играл роль, назначенную ему французской разведкой.