Императорский безумец [пьеса] - [9]

.

Ээва. Это несомненно самое лучшее решение.

Якоб кивает.

Тимо. Пеэтер Мантейфель сказал нам, возможно, вы останетесь здесь временно. Что в дальнейшем, вероятно, вместо вас будет он. Видите ли, поскольку я безумен, мне дозволяется говорить правду. Пеэтер нравился бы мне на этом месте гораздо меньше (улыбается с облегчением и по-детски) — хотя бы уже потому, что он умеет только дуть в охотничий рожок, а вы так прекрасно играете на фортепиано!

Латроб. Благодарю вас. И если позволите (встает, берет жену под локоть), спокойной ночи! (оба уходят).

Якоб (подходит к окну). Над Лундрусааре большая грозовая туча.

Ээва. Что сегодня было с господином Латробом?

Тимо (подходит к окну, смотрит на тучу). Ничего. За исключением того, что у него нет основания особенно хорошо себя чувствовать. В его положении вынужденного арендатора.

Ээва. Не знаю. Мне показалось, что у него еще что-то на душе…

Сверкает молния, вдали раздаются раскаты грома.

Тимо. Я сам удивляюсь… Я ведь немало бывал среди свиста ружейных пуль и взрывов картечи. И я всегда испытывал только какое-то, ну… опьянение и несколько болезненное любопытство. заденет или не заденет? А теперь пред обыкновенной грозой мне так душно и скверно, что только немного не достает, чтобы сказать — страшно…

Раскаты грома приближаются, падают капли дождя, переходящего в ливень. Раздается сильный стук в прихожей. Дверь открывается и появляется мокрый от дождя Латроб.

Латроб (несколько торопливо). Простите! Неожиданный ливень… Я уложил Альвине. Она устала с дороги… О-о, господь бог играет Бетховена… Видите-ли… мне хотелось бы с вами поговорить (смотрит на Ээву и Тимо).

Тимо. Прошу вас, между нами троими тайн нет.

Латроб (обращает взгляд на Якоба). Все равно… (присаживается, неожиданно исступленно). Видите ли, я пошел на это! Поймите, ведь я в сущности даже не дворянин. Я же иностранец, которого можно выслать из страны, если он не согласится… Теперь, когда я несу ответственность за жену и детей. Я говорю детей. Потому, что у нас должен родиться второй… Я согласился! Но только при одном условии.

Тимо. Я знаю. Только при условии, что вы будете самым корректным арендатором во всей Лифляндии.

Латроб (почти до неприличия громко). Я говорю не о поместье, я говорю о вас. Я согласился писать по поводу вас донесения. Понимаете. Два раза в месяц. Генерал-губернатору или кому-то еще. Не знаю, кому. У них там теперь есть какое-то Третье отделение с Бенкендорфом во главе. Но только при одном условии!

Тимо (с некоторым удивлением, похожем на иронию). И они приняли ваше условие?

Латроб. Господи Боже, да не им же я поставил это условие! Себе самому!

Тимо. И вы решили сказать нам, что это за условие?

Латроб. Да-да! Именно! Непременно!

Тимо. Какое же?

Латроб. Условие, что вы будете предварительно читать каждое мое донесение. Зачеркивать все, что не годится. И сами добавлять, что найдете нужным. Понимаете, я решил, что ведь все равно кого-то поставят их писать. И какой модус был бы для вас лучше (к Ээве). Скажите, мадам, какой модус был бы для вашего супруга лучше?!

Ээва (медленно). … Это в самом деле был бы великолепный выход. Я представляю себе… Только…

Тимо (очень тихо). Только я не могу на это согласиться.

Латроб (испуганно). Вы… не можете?

Тимо. К сожалению — это было бы недоверием к вам. Во-вторых, я не скрываю, что считаю важной и другую сторону — это была бы не только помощь, но и обман. По отношению к присутственному месту, которому я не желаю помогать, но которое не хочу обманывать.

Латроб. А… как же тогда я?..

Тимо (мягко). Вы будете писать то, что вам подскажет совесть. Когда человек пишет то, что ему велит совесть, то не возникает никаких нравственных проблем. И мы спокойны, что наши интересы в руках честного человека.

Латроб. Нет-нет-нет… Господин Бок… О боже… Это очень просто. Но все гораздо сложнее… Поверьте мне! Вы с вашим опытом, вы же должны это знать… (встает, подносит руки к шейному платку, упавшим голосом). Господин Бок, прошу вас… Иначе… Госпожа Ээва, может быть, вы…

Тимо (с металлом в голосе). Нет! Ни я, ни она! (более спокойно) Господин Латроб, не причиняйте себе лишнего беспокойства. Мы совершенно уверены, что вы будете писать о нас донесения насколько возможно благоприятные. Но я знаю, если бы мне нужно было вам помогать, (его голос стихает, потом снова усиливается, очевидно, ищет убедительный аргумент) — я знаю, это взвешивание, что можно и чего нельзя, это связи настоящего с прошлым и будущим — скверно отразились на моем здоровье. Может быть, даже фатально. Вы как врач…

Латроб. Боже упаси, господин Бок, я — просто осел! Как же я об этом не подумал… Я понял. Простите! (всем) Простите! Спокойной ночи! (откланиваясь, уходит).

Пауза.

Ээва. Якоб, я считаю, ты должен побывать в Пярну и посмотреть, как там обстоят дела с кораблями.

Затемнение

Гремит «Марсельеза». Каземат, Тимофей Бок за фортепиано. Стиснув зубы, бьёт по клавишам. Грубые окрики из-за двери. «Прекратить! Запрещено! Прекратить! Запрещено!»… Тимофей резко, вдруг, обрывает, сидит, стиснув руками голову. И вдруг говорит то, что думает.

Тимо. Христианская религия есть краеугольный камень нашего основного порядка. Вследствие этого сохраняется полная терпимость. Но сегодня религия стоит в стороне от всех земных страстей и интересов. /Встаёт./ Любовь к отечеству должна стать таким же нравственным принципом, как почитание религии. Однако искусства и науки должны елико возможно поощряться как главная опора образования и тем самым и религии. Высшим законом должно стать общественное благо.