Императив. Беседы в Лясках - [103]
>Чеслав Милош, польский поэт, переводчик, эссеист. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1980 г.
И вся наша оппозиция открыто или под псевдонимами печаталась в «Культуре». Когда Гомулка пришел к власти (после 1956 года), то он пытался прекратить это, чтобы наши писатели не посылали свои статьи в Париж, и решил издать закон: за то, что публикуются в антикоммунистических изданиях, будет штраф. И несколько наших выдающихся писателей того времени сказали: мы не отступим, и дальше будем печататься под своей фамилией. И тогда Гомулка сказал, что посадит их в тюрьму за это. Но они ответили, что пусть попробует, зная, что Гомулка хотел хороших отношений с Западом, а значит, это было бы для него неудобно. Я веду к истории с Цат-Мациевичем, был такой писатель, тоже из Литвы, из Вильнюса, который тоже был эмигрантом, а потом вернулся после 1956 года, решил, что место поляка в Польше и надо вернуться. Но, конечно, ему было трудно издавать свои статьи — он был больше публицистом, — потому что он был против того, что коммунисты начали делать, ограничивая свободу после 1956 года. Они согласились, но в течение года начали ущемлять свободу слова, ведь они обещали Хрущеву, что это только на короткий момент будет такая свобода. Я об этом говорю, чтобы подойти к смешной истории, которую я рассказываю моим студентам. Она потом появилась в моей картине, но в жизни она была гораздо смешнее.
>С Кириллом Разлоговым. 2009 г.
У Цат-Мациевича, человека огромного темперамента, который к тому же, скажем мягко, любил выпить, была собака, боксер, а эти собаки умеют выпивать остатки алкоголя. И бывало даже так, что хозяин еще был трезвым, а собака уже шаталась. Он разрешал ей пить алкоголь, она сама это делала прямо из бокалов. И после того как Гомулка сказал, что будет всех сажать, заместитель Гомулки, был такой товарищ Клишко, довольно образованный человек, довоенный учитель, позвонил, чтобы предупредить Цат-Мациевича о возможных репрессиях. А тот был немного простужен, и его дочь готовилась делать ему укол. А для укола надо протереть задницу для дезинфекции спиртом. И уже все было готово для укола, когда позвонил телефон. Дочь взяла трубку, поняла, кто звонит, и сказала отцу, что это второй секретарь ЦК партии. А в этот момент собака заинтересовалась запахом спирта и полизала писателю задницу, и тот заорал: «Пошла вон, собака!» По-русски крикнул, потому что он был связан с русским, да и поляки вообще любят ругаться по-русски. И тогда партийный товарищ, услышав это, положил трубку. После этого начались репрессии. Нескольких судили, они получили срок, кажется, полтора года. Но их не сажали. И они сами ходили вместе с корреспондентами под тюрьму и просили тюремное начальство, чтобы их приняли. А у тех была инструкция: откладывать это наказание, чтобы их не посадили никогда. Это были Киселевский и Ясеница[180], историк. Он был автором такой хорошо, доступно написанной истории Польши в трех томах (особенно о ягеллонской Польше). Этот труд, я думаю, и сейчас интересен, потому что это вне времени. И это все те идеи, которые были у Гедройца. Это такой взгляд на Речь Посполитую.
— И ему разрешали печататься в Польше?
— Да. С трудностями, но печатался здесь. Это когда была такая волна патриотическая, ему разрешили. Это была для нас всех основательная история Польши («Польша Пястов», «Польша Ягеллонов» и «Речь Посполитая обоих народов»), рассказывавшая о поляках и литовцах, ну и о русинах, которых мы с литовцами всегда обманывали. Я даже вчера об этом говорил публике в Литве и видел, что они удивляются, когда мы говорим им: вы уходите с линии, где стреляют, а все-таки вы вместе с нами обманывали украинцев, не мы одни. Это, конечно, немножко помогает, у них в Литве огромные проблемы с идентичностью сейчас, поэтому хорошо, если человек хоть чуть-чуть посмеется. Вчера у меня была такая встреча. И они так удивлялись, что, говоря о серьезной теме, можно смеяться. У них это все проходит в таком настроении борьбы, с мыслью, что надо защищать себя. А я допускаю, что мы все смешны, даже в Европе делаем такие глупости, а потом поколения из-за этого страдают. Мы не можем обо всем только серьезно рассказывать, надо хотя бы иногда говорить с улыбкой.
>Дом в Лясках. Комната, где проходят репетиции спектаклей
Знаете, ирония — это вообще огромное достижение человечества. Простой, необразованный человек иронии не понимает, только тонкий человек понимает. Знаете, в Польше есть такая немножечко притча (мне кажется, что это красивый пример). Раб никогда не имеет чувства юмора, раб только издевается над тем, кто его преследует, но раб не может себе позволить смеяться над собой. Только свободный человек понимает абстрактный юмор. Абстрактный юмор — он не против кого-то. Он идет, если так можно выразиться, в воздух. И в Польше остался один кусок, где не было настоящих землевладельцев. Знаете, это люди гор, в горах такая бедная земля, что там вообще не появлялись никогда помещики. Там жили люди еще со времен средневековья — свободные и бедные. Они очень отличаются от обычных крестьян. Потому что в них унижения нет, они смотрят в глаза людям, они смеются над собой. И как легенду, рассказывают, что люди в горах смотрят на тучи и умеют смеяться, говорят, что туча смешная. В этом абсолютно абстрактный смысл юмора. Никакого интереса из этого не возникнет, это не против тучи, это не против кого-либо, это просто абстрактный юмор — и это освобождение. Ирония — это часть этого. И если мы на себя смотрим немного с иронией и видим, что мы смешны, это освобождает, и это — достижение культуры, которое надо сохранять. Если будем все делать с пафосом и всерьез, это будет несчастьем, это очень примитивно. Таково мое послание идущим за нами.
