Императив. Беседы в Лясках - [102]

^{Подарок для Папы от пани Эльжбеты Грохольской-Занусси, 2002 г.}

— Но он не смог убедить элиты.

— Да, ему не удалось. Он не нашел поддержки в Литве и с Петлюрой тоже это не удалось. Но он тоже был ближе к мышлению Гедройца. И не случайно сейчас Ландсбергис[177], когда в Литве были какие-то торжества, появился у могилы сердца Пилсудского — сердце Пилсудского похоронено в Вильнюсе.

Там, на кладбище Росса, красивая мраморная могила матери Пилсудского, его сердце было погребено в ее могиле.

— Он завещал сердце похоронить там?

— Да, а сам он похоронен в крипте кафедрального собора Святых Станислава и Вацлава на холме Вавель в Кракове. Это очень тонкая вещь, потому что он не похоронен в соборе. И Качиньский не похоронен в кафедральном соборе. Это иллюзия, но это для туристов аттракцион. Знаете, кардинал Сапега, епископ Кракова, который не выносил Пилсудского как социалиста и как человека, который из-за брака сменил веру (Пилсудский был кальвинистом несколько лет).

— Как и многие в Вильнюсе.

— Ну да, но он сделал это из-за того, что хотел развестись и заключить брак с другой женщиной. Это было возможно для протестантов. А потом, после смерти жены, он вернулся в католичество, и его похороны были католическими. Но кардинал не хотел, чтобы он был похоронен вместе с королями, поэтому решили достроить гробницу уже за пределами кафедрального собора. Когда вы там проходите, вы не видите, что пересекаете фундамент, и уже находитесь на площади перед собором. И Качиньский тоже похоронен в этом же помещении. Сверху, с самолета сразу видно, что они похоронены не в кафедральном соборе, не совсем вместе с королями.

Но я думаю, что украинцам, может быть, стоит напомнить, что мы в XIX веке, когда потеряли государство, хоронили наших поэтов рядом с королями, чтобы напомнить, что Польшу объединяет культура. И Мицкевич со Словацким похоронены в самом соборе вместе с королями. Это такой символ, который мне кажется довольно красивым.

— И заканчивая о Гедройце…

— Его влияние на наше мышление было очень сильным, потому что огромное количество эмигрантов не могло согласиться с его желанием, чтобы мы плакали о потере, но не пробовали вернуть потерянное. Однако сейчас это уже приняли, мы уже давно поняли, что он был прав и надо было двигаться в этом направлении. И помириться с теми, кого мы когда-то там подавляли.

— Когда он умер?

— В 2000 году.

— И как он относился к нынешней Польше?

— Никогда не хотел сюда приехать. Он считал, что это ограничивает его независимость. Он знал, что его будут здесь на коленях принимать, как короля, и решил, что это не нужно, что станет зависимым из-за этого.

— А Чеслав Милош?

— Чеслав, конечно, вернулся, он здесь умер. Это другое. Его приняли очень хорошо, а он тоже всегда помнил, что он литовец польскоязычный, и этим радовал литовцев. И он это правильно видел. Но посмотрите на Гедройца, его посетил в Париже президент Квасьневский, кажется, даже два раза ездил к нему. Не помню, был ли Валенса у него. Люди из Польши ездили к Гедройцу посоветоваться, послушать, обсудить с ним какие-то мысли. Это было очень интересно. Его называли Парижским принцем. Так что его роль была огромной. Чтобы сказать откровенно, что нам надо попрощаться с нашей неудачной миссией на востоке, — для этого надо было быть очень отважным человеком, и это был огромный риск, это вызвало огромное сопротивление и значительная часть эмиграции считала его вообще предателем. Но он очень ясно это видел, и, конечно, его взгляд на Россию был тоже таким спокойным, мудрым. Он говорил, что не надо поддерживать этой ненависти к России, которая у поляков появлялась. Россию надо прежде всего понять, а не сразу судить, в это он очень верил. Ну и огромная часть литераторов, все, кто был эмигрантами, хотели печататься у Гедройца. И Мрожек, и Милош, и многие другие.

— У него журнал был?

— Да, это была редакция ежемесячника «Культура» в Париже. Коммунисты сделали в Варшаве еженедельник «Новая Культура», чтобы была конкуренция, но всегда побеждала парижская «Культура». Они делали такие маленькие экземпляры, которые можно было в кармане привозить и читать с лупой, потому что просто так прочитать было невозможно, такие были маленькие буквы. Это для того, чтобы можно было провезти журнал через таможню.

— Он похоронен в Париже?

— Да, в Париже. Он был, можно сказать, космополитом, потому что как аристократ был и многоязычным, и имел много контактов среди мировых политиков, его очень уважали. Но он хотел быть духовным вождем и никогда ни к какой власти не приближался. Он боялся, чтобы власти не использовали его в своих целях, поэтому не хотел приезжать в Польшу. Он очень хорошо выглядел. У меня где-то есть фотография с ним, мы где-то были вместе на ужине и сфотографировались. Я еще помню, что немного стеснялся из-за того, что немного как журналист поступаю, но подумал, что позже пригодится эта фотография, чтобы память о Гедройце осталась.

— И с Милошем есть фотография?

— Да, и с Милошем, и с Грудзинским[178]. Тот жил в Италии и был мужем дочери Бенедетто Кроче[179]. Кроче был самым великим итальянским философом XX века. В противоположность Грамши, который был коммунистом, марксистом. У Кроче была совсем другая философия. Его дочь, она жива и сегодня, была женой Херлинга-Грудзинского, который был близким сотрудником Гедройца, представителем издательства «Культура» для Италии. Милош тоже принимал в этом участие.