Икона - [3]

– Тесно у вас тут, – сказала Альбина, оглядываясь.

Узкий, бежево крашенный коридор без цветов и картин. По обе стороны тёмно-коричневые двери. Переход из одного здания в другое кажется прозрачным из-за широких окон. Их келлия в самом конце корпуса. В комнате небольшой стол, двухъярусная кровать, на стене полка с богослужебными книгами и молитвословами. В «красном углу» икона и лампадка с горящей точечкой. Слева от двери платяной шкаф.

– Располагайтесь, – сказала монахиня Синклитикия, – через четверть часа я за вами приду.

Альбина дождалась, когда они останутся одни, и недовольно пробурчала:

– Опять её час не будет.

Осмотрелась. Из окна струилось раннее утро, едва намекавшее на свет. Рина быстро распаковалась. Вещей немного: сколько их тут надо на пару-тройку суток? Выглянула в окно. Силуэты вздымающихся сосен, вислых берёз…

Рина вздохнула. Как же ей написать о далёкой от неё, суровой и непривычной жизни так, чтобы читателям было интересно? Здесь, похоже, любое движение души напоказ. Как они живут? Да, к тому же, сплошной бабский коллектив. Никому не пожелаешь. Молитва молитвой, вера верой, а страсти те же, мирские, и нет им конца, и после самой смерти терзают. Нигде успокоенья нет, нигде…

Тогда зачем она, вера-то? Святыми люди рождаются, грешными живут, в страхе перед кончиной умирают, боясь обличений и потери своих страстей. Но об этом если напишешь – никто читать не будет. Здесь, видно, лавировать придётся: по верхам поведать о жизни, непохожей ни на какую иную – обмирщённую.

Тут, между прочим, и духовность обитает, но какая? Для чего? Кому? И в чём цель этой жизни? Рина сомневалась, что за пару дней получит исчерпывающие ответы, которые, к тому же, обывателям, читающим их журнал «Завражные карусели», непонятны и скучны. Зачем она согласилась ехать сюда в жуткий холод первого января? Сидела бы дома, доедала салаты, смотрела б телевизор или читала книжку…

Стук. Какие-то невнятные слова.

– Что? – переспросила Рина.

Альбина цыкнула:

– Тише. Это она молитву читает перед тем, как войти. Здесь так принято. С миром принимаем! – громко сказала она.

Посетительница оказалась совсем другой монахиней, лет тридцати пяти. Она поклонилась.

– Здравствуйте. Игуменья приглашает вас на литургию. После неё завтрак. Вы успели утреннее правило прочитать?

– Ещё нет, – спохватилась Альбина. – Но я возьму с собой молитвослов.

– Нет, теперь не надо. У вас платочки есть?

– Да, – сказала Рина, – меня предупредили: косынка, юбка, кофта с длинными рукавами, удобная обувь без каблуков.

– Совершенно справедливо, – улыбнулась монахиня. – Идёмте. Я – сестра Анисия.

– Рина Ялына.

– Альбина Стуликова.

Блокнот с ручкой Рина не взяла. Сперва надо впечатлений набраться.

В приоткрытые двери женщины увидели кухню, трапезную, медпункт, ту же прихожую, где они ждали сестру Синклитикию. Снова переход и лестница на второй этаж. В просторном зале – храм. Фигуры в чёрном молчаливы и неподвижны. Четыре монахини с юными чистыми лицами поют на три голоса странные мелодии с непонятными словами.

Несколько человек мирских стоят позади всех. Альбина и Рина пристроились среди них. Альбина достала чётки, чтобы все видели, что она читает по ним Иисусову молитву, словно настоящая монашка.

Рина пыталась вслушиваться и вглядываться в то, что происходило вокруг неё, и это оказалось трудно – труднее, чем на пресс-конференциях у главы города, проходящих по понедельникам. Красиво, степенно, торжественно – и трудно.

Рина тихонько, неслышно вздохнула. Сколько ещё стоять? Она изучила иконостас; женские лица без следов косметики – светлые, необычные в обрамлении черноты накидок; белёные стены; рвущееся в окна зимнее утро, обещающее солнце.

Дремучий лес обступал монастырское подворье наподобие русских витязей-богатырей. На чистом заснеженном, засугробленном дворе одетая в тулуп, валенки и пуховой платок высокая монахиня энергично работала лопатой, раскидывая снег с дорожки, ведущей к теплицам.

В храме задвигались, и Рина очнулась. Чёрные фигуры становились в очередь к священнику с золотым крестом, целовали крест и державшую его руку, отходили, исчезали по своим делам-послушаниям. После них ко кресту приложились мирские, и Рина тоже, влекомая Альбиной. Хотя она чувствовала себя при этом неловко: не приучена ж.

У выхода их встретила сестра Анисия.

– Сейчас завтрак, – негромко сказала она. – Только трапезная у нас маленькая, а народа много, едим по сменам. Вам придётся подождать, пока вас не позовут.

– А это во сколько будет? – уточнила Альбина, невольно помрачнев.

– Примерно через сорок минут, – прикинула монахиня. – Возможно, дольше. Вы уж потерпите, хорошо?

Куда деваться? Хотя с дороги кушать хочется жуть!

– Хорошо, – уныло произнесла Альбина.

Сестра Анисия ушла, а журналистка «Православного слова» вздохнула и покосилась на товарку. Та с любопытством обозревала узкие коридоры, лестницы с высокими ступенями, тяжёлые двери, наблюдала за несуетливой, упорядоченной жизнью монахинь.

Альбина сглатывала от голода слюну. Запахи из кухни нахально дразнили её, и она то и дело напрягалась в ожидании сестры Анисии.