Ихтис - [53]

Пролистнул на всякий случай, но не увидел ничего, кроме собственных записей. На слове «ведьма» карандаш пошел вкривь и вкось, уродуя гладкий почерк Павла.

Переутомился. Разнервничался. Вернется с материалом – как раз лето, а там можно в отпуск и на море…

– Так это моя работа, любопытным быть! – ответил Кирюха, продолжая довольно скалиться. – За это мне и платишь, дядя.

Павел промолчал, и, спрятав блокнот за пазуху, сгреб обломки карандашей. Вздохнул, ладонями растирая лицо, потом попросил тоскливо:

– Кирилл, у тебя закурить есть?

Мальчишка с готовностью полез в карман.

– Держи, дядя. Последнюю от сердца отрываю.

Чиркнул зажигалкой, подсаживая на кончик сигареты алого светлячка. Павел затянулся. Горло сразу обожгло, и он согнулся в кашле.

– Что ты, дядя? Что ты! – в удивлении лопотал Кирюха, заботливо хлопая Павла между лопаток, пока тот выплевывал прогорклый дым и вытирал брызнувшие слезы. – В первый раз, что ли?

– В… первый, – сипло ответил Павел. Отдышался, высморкался в платок, и затянулся снова – на этот раз осторожно, корнем языка ощущая табачную горечь. Сердце теперь колотилось спокойнее, тише, голова приятно кружилась с непривычки, и Павел заухмылялся, представив себя перепуганного, бледного, с обломанным карандашом в руке. Проклятые Краснопоясники: так хорошо мозги промывают, что даже после их проповедей галлюцинации мучают.

– Так что ты видел? Расскажи.

Кирюха прикурил тоже – врал, что отдал последнюю, – и повторил уже спокойнее:

– Говорю же, за Черным Игуменом я следил, как ты и велел. И до того доследился, что еле ноги унес.

– Я Игумена около получаса назад в Червоном куте видел. Ты-то когда успел?

– Утром еще. Я, дядя, свою работу четко выполняю. Как мать на утреннюю дойку уходит, так я сестру покормлю и тут как тут. Слежу, как Бобик из конуры. За это, дядя, ты мне еще полтинник должен.

Павел замер, не донеся сигарету до рта:

– Грабитель!

– Сам сказал, что надбавишь, если необычное увижу. Я и увидел.

«И не ты один», – подумалось Павлу снова, вслух же сказал:

– Будет надбавка, не тяни. Говоришь, чуть не поймали тебя?

Кирюха закивал, тыкая сигаретой куда-то за спину:

– Там, с другого конца деревни. Ты, наверное, помнишь, как мы от станции ехали, я тебе старую школу показывал. – Павел не помнил, но согласно кивнул. – Сейчас там магазин, а неподалеку Лешиха живет, к ней еще Тимоха из Гласова заезжает. Да и много кто заходит, самогон у нее первый сорт. Я когда увидел, куда Сам направляется, офигел. Неужто за самогоном? А ведь непьющим прикидывался.

Павел снова кашлянул, растерянно огляделся, выискивая, куда бросить окурок: комната полнилась туманом, тумбочка, шкаф и пирамида подушек качались в растекающемся дыму, Кирюхины слова падали в вату, но все-таки Павел слышал каждый слог, точно мальчишка говорил прямо в динамик:

– Да где там! Не к Лешихе он шел, а прямо к дому старой Латки. Помнишь, дядя, рассказывал тебе? Та, что в прошлом году померла.

Павел крякнул и раздавил окурок о край вазочки.

– Так вот, – продолжал Кирюха, ноздрями выдувая дым, – изба старая, дрянная, хуже, чем у Захарки. С прошлого года пустой стоит, крыша обвалилась, весь двор бурьяном зарос. Хотели сначала на продажу выставить, да кто такую рухлядь купит? Эти, – Кирюха дернул подбородком в сторону окна, и Павел сразу понял, что речь идет о Краснопоясниках, – если и приезжают, в Червоном куте селятся. А нормальных сюда не дозовешься, все городские стали, вроде тебя, дядя. – Кирюхин окурок метким щелчком отправился в ту же вазочку, а взгляд исподлобья показал все отношение к городским. – Я уж не говорю о том, что Краснопоясники редко в эту часть деревни заглядывают, а может и внимания не обращал. Дурак! – он с досадой почесал себя согнутым пальцем над бровью и пожал плечами: – Да что теперь! Знал бы раньше… только и Черных не знал. Но что-то искал, это я сразу понял. Вертелся возле дома, вынюхивал. Я хорошо за ржавым грузовиком спрятался, оттуда и видел. Сам покрутился-покрутился, а потом в калитку и прошмыгнул.

– А ты за ним? – улыбнулся Павел, вспоминая собственное путешествие через пустырь. Еще не все колючки со свитера выбрал, вон, одна блохой скакнула на одеяло. Павел прижал ее ногтем, и колючка раскрошилась коричневой трухой.

– А я за ним! – подхватил Кирюха, сильнее округляя глаза. – Ты не думай, дядя, я ведь аккуратно. Так, что веточка под ногой не хрустнет, я в этом мастак! Сидел в бурьяне, пока Сам под окнами Латки вынюхивал. Нервничал он, озирался, может ждал кого-то? Я уж и дышать перестал, а Черных носом потянул, как собака. Представляешь, дядя? И нырь в избу! – мальчишка хлопнул по колену, и Павел вздрогнул. В Пуле снова заскрежетало, он тронул настройки и с удивлением обнаружил, что дальше крутить некуда. Опустил руку, вздохнул:

– Дальше?

– А дальше я едва не попался, – Кирюха нервно сглотнул. – Хитрый он, все-таки услыхал меня. Ждал, когда следом полезу, в дверях ждал, далеко не ходил. Я, дурак, и полез. Там темнотища, глаз коли! Я руки выставил и нечаянно его в спину толкнул! Ох, что тут началось! – Кирюха зажмурил один глаз, скривился. – Он меня за шиворот – цоп! «Кто? – спрашивает. – Отвечай, паскуда!» Я как дуну, дядя! В ногу его лягнул, извернулся, чуть куртку ему не оставил, и деру, нах! Как беляк, через весь бурьян в два прыжка перемахнул! А он-то сзади! И на улице ни души, все на службе. Я подумал, что на дороге он меня быстро догонит, решил спрятаться. Ну и поскакал на задний двор. Там из бурьяна сарай торчит, я туда. Дверь давно с петель сошла, только и держится, что краем в землю вросла. Вот такие щели! – Кирюха растопырил руки. – Я туда! И ух! Как подо мной пол проломится! А я как покачусь! Хорошо, не вскрикнул, иначе бы Сам точно услыхал, тогда не сидеть мне тут с тобой.